– С уверенностью можно сказать, что такое обязательно выплыло бы наружу, а это дало бы в руки адвокату Задлера железобетонные аргументы для защиты. – Херцфельд понимающе поглядел на Свена и, понизив голос, добавил: – Скажу честно, мне и самому было нелегко придерживаться предписанных правил. Но если бы я этого не сделал, то подлог оказался бы раскрытым, и тогда Задлер мог бы даже уйти из зала суда с оправдательным приговором. Ты же знаешь, как это работает.

– Три с половиной года, – повторил дрожащими губами Мартинек, посмотрев на Пауля покрасневшими от слез глазами. – Эта старая ведьма дала ему всего три с половиной года. И это за то, что негодяй надругался над моей Лили и заставил ее пойти на смерть. Три с половиной года мерзавцу, отобравшему у меня смысл жизни.

Херцфельд понимающе кивнул, так как он тоже предполагал, что именно так все и произойдет. Ведь в Германии человек, уклонившийся от уплаты налогов, мог загреметь за решетку вплоть до достижения пенсионного возраста, а преступник, изнасиловавший ребенка, имел все шансы остаться безнаказанным или отделаться условным сроком.

– Вы не предъявили дневник негодяя в качестве доказательства его вины, – рыдал Мартинек.

– Мне очень жаль, – повторил Пауль.

– Судья даже приняла сторону защиты, якобы желая дать преступнику шанс на исправление, приобщая его к общественно-полезной работе! – Произнеся эти слова, Мартинек зашатался и, чтобы не упасть, оперся о мраморную плиту секционного стола. – Приобщение к общественно-полезной деятельности? – прорычал он. – Значит, получается, что подонки могут продолжать жить, пока мою Лили жрут черви в могиле?

Под конец Мартинек кричал так громко, что разобрать его слова можно было лишь с большим трудом. Внезапно он успокоился. Причем случилось это так внезапно, что Херцфельду показалось, будто он слышит эхо его голоса. И если до этого момента глаза несчастного отца походили на стеклянные, то теперь его взгляд стал вполне осмысленным. Свен с ненавистью поглядел на Пауля и сказал:

– А виноват в этом ты!

Произнеся это, Мартинек еще крепче сжал в кулаке нож, рука у него перестала дрожать, и он сделал шаг в направлении Херцфельда.

– Свен…

– Ты говоришь, что не знаешь, как я себя чувствую?

– Послушай меня, Свен…

Мартинек подошел к Паулю еще ближе, но внезапно бросил нож на пол.

– Нет. Этого я не сделаю. Теперь послушай меня, засранец!

Дальнейшее повергло Херцфельда в настоящий ужас: Мартинек схватил отрезанную голову за волосы и, подняв ее с секционного стола, произнес:

– Тебе следовало прислушаться к крику своей души! К черту правила! К черту систему! Своим соблюдением предписаний ты во второй раз убил Лили, Пауль. И ты за это заплатишь. Вполне допускаю, что сегодня ты действительно не знаешь, как чувствует себя человек, когда лишается самого главного в жизни. Но теперь я каждый день буду молиться, чтобы и ты когда-нибудь познал это.

С этими словами он бросил голову в Херцфельда, который был так расстроен, что даже не попытался уклониться. Кости черепа больно ударили Пауля по ребрам, а сама голова с шумом грохнулась на каменный пол и закрутилась на нем подобно шару в боулинге.