Без карабина.

– Ты прав, – сказал я. – Домой. То есть к слону. Наверное, в эту зиму действительно стоит отдохнуть. По весне… Продолжим.

– В слоне зимой хорошо, – сказал Егор с воодушевлением. – Тебе понравится.

– Не сомневаюсь.

Жить и умереть в слоне, что может быть лучше? Я, сидя в бескрайних рыбинских болотах, только об этом и мечтал. Ладно, выбора пока особого нет.

– Пойдем скорее, тут… Тут все… Как по тонкому льду. Знаешь, как стоять на тонком льду?

– Знаю.

Мы подхватили носилки с Алисой и двинулись на юг, оставив за спиной телецентр, Вышку, дирижабль и мертвых китайцев, и другого мертвого китайца, Акиру, который, может, был не совсем китайцем. И все они могли быть не совсем китайцами. Кем тогда? Кем?

Думать сослепу не хотелось, да и не получалось, точно, лишившись зрения, я утратил и способность к складной мысли.

Пробираться было нелегко, но мы старались, торопились, просачивались через ломаный бетон и крепкие проволочные выкрутасы, через разросшиеся на месте прежней жизни мшаники, проваливаясь в ямы и выбираясь из них, и наткнулись на поляну с клюквой, красной, как глаза окуней, пружинистой на ощупь и сладкой от первых морозов. Остановились и собирали ягоды, запасаясь на зиму кислятинкой.

Провалились в большую лужу – лед был действительно тонок, а под ним оказалось обилие головастиков и икры, этакий плотный головастиковый студень, дожидавшийся лета, они воняли, головастиков ни с чем не спутать. После лужи ощущение первого льда, про который говорил Егор, припомнилось организмом, и я стал ступать осторожнее, стараясь не раскачивать лишний раз землю. Если я оступался и Алиса начинала опасно раскачиваться, Чапа пищала с недовольством.

Егор пытался отправить Чапу пешком, но та не соглашалась и каждый раз, когда Егор сгонял настырную тварь на землю, возвращалась обратно. Тащили вместе с крысой.

Через три часа у меня заболели плечи, Егор принялся плеваться соплями, а Алиса провисла в носилках и потяжелела. Тогда мы остановились в какой-то трубе, шириной метра два. В этой трубе жили какие-то твари, мелкие и скользкие, возможно, жрецы или их какая-то более неудачливая по размерам разновидность, они принялись протестующе пищать и клацать зубами, думали напугать меня, сил смеяться не осталось, и настроения тоже, выкуривать их дымом не хотелось, и я бросил в трубу гранату, а за ней еще одну. Твари распространились по стенкам, испортив немного наш отдых своими неприятными на запах кишками.

Я развел костер из каких-то увесистых брусьев и достал китайскую лапшу, но аппетита не возникло, я не стал есть, я стал спать. Егор остался сторожить, а Алиса тоже спала, как спала она уже давно.

Егор разбудил меня уже в сумерках. Выбрались наружу и начали забрасывать вход мхом и смерзшимся дерном. Вслепую не очень хорошо получалось, и я стал сторожить, слушать то есть. Холодно, Егор стучал зубами и рассказывал про китайцев – совсем недавно он видел их тарелкообразный дирижабль – он летел на запад и мигал красными огнями. Егору казалось, что китайцы нас разыскивают и хотят отомстить, поэтому он торопился, надеясь укрыться в трубе как можно скорее.