- Ждать, - повторила Кристина. - Ждать счастья... Как глупо! Какой в этом смысл?
- Смысл в том, чтобы любить жизнь больше своих ожиданий и больше смысла. Я верю в жизнь. И знаете почему? У меня еще ни один пациент без веры в жизнь на ноги не поднялся.
- Вы думаете, я поверю в жизнь после всего, что со мной случилось?
- У вас нет другого выхода. И все, что с вами случилось, придумал не кто-то там. Я знаю, что с вами случилось. С вами постоянно будет случаться одно и то же, пока вы делаете из мухи слона.
Кристина тяжело вздохнула, затем послушно перевернулась на живот, утонула лицом в подушке и пробубнила:
- Ну, давайте попробуем.
Лев Алексеевич взялся за дело:
- Можно начинать?
- Начинайте.
- Скажите, если станет больно.
- Не станет. Больнее не бывает.
- И запомните, пожалуйста, раз и навсегда: кого Бог любит, тому и делает больно.
- Вы уже говорили.
- Я и еще раз скажу, и еще.
- Вот видите?
- Что?
- Любовь и истязание, все-таки, одно и то же.
После ухода Льва Алексеевича Кристина попыталась заниматься самостоятельно, но ее не на долго хватило.
- Не смотри влево, - шепотом просила она правую ногу, устремив на нее все внимание. - Делаем, что я хочу, о’кей? Сейчас будем немножко сгибаться. Ну, немножко... Ладно, как будто согнулись... Теперь обратно... Налево не смотрим, я же сказала, давай, давай! Нет? А надо, надо. Влево не смотрим. Разгибаемся, поворачиваемся, сгибаемся... - Если она обеими руками проделывала с безответной правой ногой то, что ей говорила, вроде, получалось: - Туда, теперь сюда... Теперь обратно. Не психуем, не дрожим, не жалуемся...
Без помощи рук ноги шевелиться отказывались, так что сильного энтузиазма самостоятельные занятия не вызвали, Кристине ничего не оставалось, как вернулась к Бодлеру:
- Авеля дети, дремлите, питайтесь,
Бог на вас смотрит с улыбкой во взоре...
А к приходу Гарика даже задремала.
Сеструха! - Из прихожей донеслась возня.
- А?! - Кристина очнулась.
- Не спишь?
- Нет.
Гарик ввалился в комнату:
- Батона нет?
- Папа задержался на работе.
- Что, опять? - Брат недовольно поморщился.
- Похоже.
- Да и хер-то с ним. Ну, как, была в театре?
Кристина кивнула.
- Во даешь! Не застремалась?
- Половина на половину.
- Это как?
- Это больше я туда не пойду.
- Ясно. Толстого видела?
- Не зови его толстым, ладно? Я тебя умоляю.
- Ну, Вовчика. Видела?
- Да.
- Как он там?
- Паршиво.
Гарик захохотал:
- Сеструха, блин! Разлюбила толстого, что ли?!
- Не твое дело. Если ты еще раз назовешь его толстым… - Она приподняла костыль: - Угандошу, понял?
- Прости, забыл. Да не ссы, я знаешь как его люблю! Я же с вами повязан.
- Чего-чего?
- Ты что, ни фига не помнишь?
- Что именно?
- Ну, бляха-муха! - Гарик с очаровательной улыбкой почесался в носу. – Год назад я вас это, того, чих-пых, первым застукал. Потом уже батон что-то просек, потом мазер. Мазер у нас все в самом конце узнает. Врубилась?
Кристина отрицательно покачала головой.
- Что я тебе тут объясняю?! - Гарик поднял с журнального столика сексуальный справочник. - На, держи.
- Зачем? - сестра вопросительно смотрела на брата.