— Как говорил поэт, — глубокомысленно заметил ротмистр Бреус, — горечь, горечь, вечный искус окончательное пасть… Если хотите совета, есаул, так поворачивайте всю нашу шайку-лейку обратно. Только совет это праздный и необязательный. И вы и я понимаем, что обратно ходу нет, те же страсти не позволят, мечта о деньгах и страх, что с вами расправятся те, кем вы посланы.

— Пустое говорите, никем я не послан. У нас компания «Дигаев, Бреус и К°».

— Пусть будет так, не расстраивайтесь, есаул, из-за моего неуместного предложения. Меня во всем этом, как я вам неоднократно докладывал, интересует только одно — мой пай. И вот во время получения я сумею проявить и твердость духа, и характер, и все, что вам будет угодно. Ибо деньги мне заменят все: и отчизну, и семью, и прошлое.

— А что же все-таки теперь с сотником Земсковым и Савелием Чухом? Они при первом же случае к красным перебегут! Боже мой! Было нас семь спаянных общей задачей человек, а теперь полный развал.

— Не разыгрывайте античных трагедий, есаул, наш развал точное зеркальное отражение того, что происходит во всей белой эмиграции. Я бы на вашем месте делал вид, что ничего не знаю. Поднимать сейчас скандал — чем он кончится? Мы окажемся в меньшинстве! Приглядимся, подумаем, попланируем, время еще есть. Главное, никого из этих голубчиков не упускать из поля зрения. А сейчас, извините меня, есаул, мне пора спать, сегодня я окончательно понял, что должен быть собран и, как никогда, здоров и бодр.

А в баньке сотник Земсков и Савелий Чух, воспользовавшись возможностью, торопливо расспрашивали деда Гришаню и о Советской власти, и о жизни в России, и о последних новостях с фронта.

— У нас в армии новые знаки различия введены, — с гордостью рассказывал дед Гришаня, — теперь у всех родов войск погоны.

— Это, выходит, как в наше время были? — поинтересовался Савелий.

— Примерно такие. Только, конечно, куда красивше. А армия наша гонит фашистов так, что они убегать не успевают. Вот, к слову, недавно под Сталинградом триста тысяч с гаком фрицев в плен взяли. — Гришаня сказал об этом так, как будто с его легкой руки Красная Армия едва ли не ежемесячно одерживала такие победы. — Крепка у нас армия, скажу я вам, станичники. Вам такая и не снилась. Ну и мы, тыловые граждане, значит, ее всячески поддерживаем. Вот как вы думаете — для кого сейчас валенки со мной катаете, язви тебя в почки? — Старик хитро улыбнулся и пояснил: — Для фронта, для солдатиков, вот для кого. Таким-то валенком, — постучал он по заготовке, — не грех германцу и под зад поддать, верно? Я не только валенки, я и все деньги наши со старухой — пять тысяч — сдал в фонд обороны.

— Что, отобрали, что ли? — поинтересовался сотник Земсков.

— Зачем же отобрали? Ты, Коля, просто несознательный элемент, да у нас сейчас и рабочие, и колхозники, и директора фабрик — все сдают деньги или золотые побрякушки в фонд обороны.

— И верно, дедуля, чего это я удивляюсь? Ведь во времена Минина и Пожарского тоже сдавали ценности на оборону страны. Сами сдавали, наверное, и вас не заставляют.