– А то! Чего ж тут не понять? – Митька, заметно осоловелый, пригладил ладонью непослушные черные вихры и вынул из кармана револьвер. Полюбовавшись своим оружием, сунул его обратно. – Сам лично тебе руку того негодяя привезу. Как есть, привезу.
– Завтрашним поездом и выезжайте.
Пафнутий взял вторую бутылку и принялся наполнять водкой опорожненные стаканы.
Глава 17
Наводка
Пороховицкий поспешно вошел в помещение арестного дома. Смотритель, Никита Артемьевич, справный немолодой уже мужчина, облаченный в штатный полицейский мундир, аккуратно застегнутый на все пуговицы, угодливо затворил за обер-полицмейстером дверь.
– К чему, ваше благородие, Петр Лазаревич, такое беспокойство с вашей стороны? Городовые к вам в кабинеты преступника бы этого сами доставили. Уж не упустили бы. Знамо дело, важная птица. Год почти от полиции уходил. Из-под самых пальцев, можно сказать, ускользал…
– Не до того сейчас, – торопливо оборвал смотрителя обер-полицмейстер.
По обеим сторонам узкого коридора размещались арестантские помещения. Каждая из дверей была снабжена тяжелым засовом с увесистым навесным замком. Потолки в коридорах были низкие. Петр Лазаревич, чтобы не задеть головой иную потолочную балку, низко пригибал голову. Мерцающее пламя двух-трех настенных фонарей тускло освещало путь. Время от времени обер-полицмейстер зло чертыхался, спотыкаясь о выбившуюся из общего строя доску в полу.
– Направо, пожалуйста, повернуть извольте. – Никита Артемьевич указал на ответвление от основного коридора, в тупике которого темнела тяжелая металлическая дверь с зарешеченным окошком. – Тут он, ваше благородие. Пожалуйте побеседовать…
Стражник, гремя ключами, открыл замок и пропустил посетителей внутрь. Камера представляла собой маленькое зловонное помещеньице.
Арестованный сидел в дальнем углу на нарах. Молодой еще весьма человек с миловидным лицом и наивным выражением глаз окинул фигуру обер-полицмейстера недоброжелательным взглядом. Пороховицкий брезгливо огляделся. Приложив к носу надушенный носовой платок, Петр Лазаревич прошел внутрь. Запах дорогого одеколона ветерком прошелся по камере не в силах заглушить камерный смрад.
– Извольте встать, когда начальство входит! – рявкнул на арестованного Никита Артемьевич.
Эффекта, впрочем, его выпад не произвел никакого. Заключенный даже взглядом не удостоил смотрителя.
– Явки пришли испрашивать? Как бы не так! Ничего-то вы от меня не услышите! Не тратьте зря время! – зло окрысился арестант.
Борода и волосы его, давно не стриженные, были спутаны. Одежда изорвана в клочья. Вместо рукавов с локтей свисали лоскуты истрепанной материи.
– Дайте-ка, Никита Артемьевич, мы сами с ним потолкуем. – Обер-полицмейстер огляделся в поисках стула.
Пристав сделал знак стражнику, чтобы тот сообразил для начальства стул.
– Сейчас, ваше благородие, креслице вам подадут.
– Угодил-таки, Гришка, ты к нам. Сколько ни старайся, а все одна тебе дорога. – Пороховицкий присел на поданный ему стул. – Давно я тебе об этом толковал и сейчас тоже скажу. Не понял ты моих речей тогда, когда год назад попался. А теперь еще и за побег получишь. А умным был бы, так хотя бы отсиделся где. Ан нет, снова на ту же дорожку вступил и, как видишь, оступился. Надо, надо было тебе меня тогда послушать…