Смеюсь сам себе...

Люди тратят столько лет на ненависть и обиды. Знать бы в чем смысл?

— Уверяю, через десять лет ничего не изменится, — я разворачиваюсь лицом к отцу и шаг за шагом наступаю на него. — Из-за тебя матери не стало! Ты наплевал на свою семью! И у меня есть яркий пример того, как делать не нужно. Здесь мой дом, здесь моя семья! И тебя в их числе нет! Можешь проваливать! — прорычав, я сгребаю со стола его деньги, швыряю в него и указываю на выход. Отец в спинку кресла вжимается, затравленно поглядывает на меня исподлобья, стряхивает на пол купюры. На лицо ложится тень скорби. — Чего ты ждешь? Убирайся, я сказал!

Я ненавижу его.

Столько дерьма матери пришлось хапнуть из-за этого подонка.

Помню, еще ребенком я засыпал не под колыбельные матери, а под ее плач в подушку.

Дело в том, что отец никогда не считался с семьей. Он ни во что не ставил ни меня, ни мать. Он изменял ей направо и налево, ущемлял во всем, ревновал на пустом месте и держал под замком. А я не понимал, почему моя мама просыпается с опухшими глазами и срывает на мне свою злость. Я и предположить не мог, что человек, которого когда-то считал примером для подражания, станет для меня пустым местом.

Мой отец осознанно причинял боль матери. Он унижал ее, втаптывал в грязь, но не отпускал. Он убивал ее гордость, а она все прощала ему. Из раза в раз, пока он сам не бросил нас.

Я надеялся, что после развода мать заживет новой жизнью. Залижет свои раны и начнет все с чистого листа, но надежды мои так и не оправдались.

Она спилась до смерти. Я ничем помочь не смог.

Мне тогда только-только стукнуло восемнадцать. Я сам мог пойти по кривой дорожке, если бы однажды в пьяном угаре не оказался на ночных запретных гонках. Восемь лет я отдал стритрейсингу. Это стало не только моим хобби, но и отличным заработком, а потом я вдруг бросил гонки. По какой причине — не знаю. Мой приятель также не в курсе, хотя на тот момент мы были лучшими друзьями. Я обо всем делился с ним, но, видимо, я отвлекся на что-то более важное. Других предположений у меня не нашлось.

— Хорошо, как скажешь, — кивает отец, приподнимается из кресла, решительно намереваясь уйти.

— Папочка! Ты где? Ты же обещал, что мы сегодня вместе почистим зубки! — раздается сверху, как глоток спасительного воздуха.

По лестнице энергично сбегает Алиса. Она показывается нам на глаза и очень правдоподобно приходит в смущение.

— Ой, папуль, я не знала, что у нас гости, — робко она произносит, тыльной стороной ладони стирая со щеки следы от зубной пасты.

Глядя в упор на девчушку, отец как мешок заваливается обратно в кресло. Он повержен, а я слегка насторожен.

Сейчас от меня уже ничего не зависит. Все в руках у этой чудной малышки, которая опасливо шлепает босыми ножками в мою сторону.

Что-то, а произвести неизгладимый эффект она умеет. Отец все никак не может отойти от шока. Глаза его поблескивают в свете искусственных ламп, глубокие морщины между бровями разглаживаются. И он даже пытается улыбнуться Алисе. Выходит у него так себе, но это уже что-то.  

— Сынок, так ты говорил правду? — обрывчато он произносит, не в силах отвести взгляд от милого личика девчушки.