— Что? — возмущенно протягивает Октавия, поочередно поглядывая на нас. Она в шоке.  — Папа, это так? Ты правда думаешь, что мама способна пойти на такое?!

Лишь на миг отец стопорится. Он нервничает, лицо его вытягивается, но в следующую секунду вновь скрывается от нас за непроницаемой маской — и заглянуть под нее уже невозможно.

— Нет, дочка! Кого ты слушаешь? Это все ложь! — мастерски выгораживает он себя, приспуская узел галстука. — Этот щенок хочет настроить тебя против меня!

Если бы...

Мне важнее, чтобы он переключился на Октавию, а обо мне забыл раз и навсегда.

Жаль, что все мои детские и юношеские воспоминания об этом подлеце, не затерялись в моей памяти навечно.

Без них мне было гораздо проще. Лишившись многих воспоминаний, я перестал что-либо чувствовать... Ведь все чувства живут не в сердце. Они складываются из конкретных моментов и черпают силы из воспоминаний...

— Если ты утверждаешь, что я лгу, то ответь, почему ты вспомнил обо мне только тогда, когда твои часики уже на исходе?

Октавия из-под опущенных ресниц смотрит на своего глубокоуважаемого отца. Возможно, только сейчас он открылся ей с совершенно другой стороны. Наружу вышла вся его корыстолюбивая и расчетливая сущность. А вот я с ней знаком столько, сколько себя помню. А помню я теперь предостаточно.

— Потому что никак иначе с тобой не выстроишь диалог! Я ведь все уже испробовал! — рявкает он громогласно, шлепнув себя ладонью по колену, а потом тычет в меня пальцем. — Ты же упертый как баран!

— Так есть в кого!

— Но каким ты бараном ни был, все-таки ты мой единственный сын, — льстиво он продолжает, желая усыпить мою бдительность.

У меня появляется прекрасный шанс промолчать и уйти в себя, как сделала это моя смышленая сводная сестра, но я упускаю свой шанс:

— Ты в этом так уверен? А как же Андрей? Мальчишка, которого ты не пожелал признавать! Он ведь тоже твой сын! — хлестко отчеканив, я перехожу на ироничный тон: — Что, думал, я не узнаю? Кстати, на днях я планирую с ним повидаться. У Андрея будет день рождения, ему исполнится восемнадцать. Не хочешь ничего передать своему сыну?

В гневе я совершенно забываюсь. Разум ослеплен, язык неуправляемым становится. Я не сразу понимаю, что мои слова задевают не только отца, но и Октавию. Она зажмуривается и горько всхлипывает в ладонь, прижатую ко рту.

Отец тем временем бледнеет и вздыхает неровно. Голову назад запрокидывает, заглатывает кислород жадно и галстук снова поправляет, словно разряженный воздух вызывает у него удушье. 

Я хорошо его знаю. И вижу насквозь.

Как бы там ни было, собственный авторитет значим для него куда больше, чем интересы компании. 

А я посмел подорвать его брошенной гранатой. Сейчас он как никогда близок к тому, чтобы потерять доверие и у единственной дочери, тогда как мое доверие давным-давно уже обратилось в прах.

Так пускай Октавия узнает хоть толику правды. Зачем скрывать то, что и так практически лежит на поверхности, что рано или поздно так или иначе всплывет.

Я лишь хотел сбросить розовые очки с Октавии, но, похоже, малость перегнул.