– Элиза Моринье?

Охранник выкрикнул ее имя через комнату. Она покраснела, как будто ее раздели, и направилась к нему быстрыми короткими шажками, опустив голову. Вокруг нее – она это чувствовала – женщины гадали, в каких отношениях она состоит с осужденным. Лишь бы они как можно дольше этого не знали…

Надзиратель ввел ее в комнату для свиданий. Элизу трясло как в лихорадке: стало быть, он согласился на ее визит!

Сочившийся из коридора запах капусты и хлорки напомнил ей прошлую тюрьму.

Охранник открыл дверь: Сэм ждал ее за стеклом.

Она улыбнулась ему. Рефлекторно.

Он улыбнулся ей. Тоже рефлекс.

Она подошла, села на стул и, несмотря на стеклянную перегородку, почувствовала его всем телом.

Они смотрели друг на друга.

– Как поживаешь? – сказала она наконец.

Он поднял брови, покосился в сторону, вздохнул, потер лоб, положил перед собой ладони.

– Что тебе здесь надо?

– Пришла тебя повидать.

– Зачем?

– Как раньше.

– Зачем?

– Как раньше.

– Я секу еще меньше, чем раньше, здесь-то, в эльзасской дыре?

– Ну и что? Париж, Эльзас… Я прихожу тебя повидать, и точка.

– Зачем?

– Ты это уже спрашивал в Париже.

– Здесь мне это еще интереснее.

Элиза помедлила, потом сказала, как нечто само собой разумеющееся:

– Меня перевели сюда.

– В Инсен… нет, Энсин… черт, не могу выговорить это окаянное название!.. В Энсе…

– В Энсисем.

– Вот! Тебя перевели сюда?

– Неподалеку.

– Ясно.

Он поверил в ее ложь. И принялся, как будто Элиза ушла, ковырять заусенец на большом пальце левой руки.

Она в сотый раз всмотрелась в него: что крылось за этим широким лицом с едва намеченными чертами, глиняной маской с нашлепками грубых очертаний? Какие чувства жили в этом остове с мясистыми плечами, с бюстом, более выпуклым, чем грудь кабана? Таких людей, как он, она часто встречала в обыденной жизни, ни красивых, ни безобразных, в теле, крепких. Опыт подсказывал, что в такой оболочке может жить и добряк, и дурак, и изверг. Эта же оболочка содержала извращенца, насильника и убийцу пятнадцати женщин. И он отчаянно ее интриговал.

– Ты поправился, не так ли? – сказала она.

– Я набрал вес.

– Почему?

– Спорт.

– Обычно спортом занимаются, чтобы похудеть, а не раздаться.

– За решеткой грузнеешь, так оно спокойнее.

Она кивнула. На мгновение мысль, что Сэм наращивал мускулы из страха, что другие заключенные его отлупят, развеселила ее.

– Говорят, в тюрьме не любят насильников.

– Верно.

– А ты…

– Что?

– Тебя… оставили в покое?

– Меня знают в первую очередь как серийного убийцу. А таких уважают.

– Конечно… – пробормотала она, съежившись на стуле.

«Главное – боятся», – подумалось ей.

Видимо довольный своей наглостью, он на несколько секунд расплылся в глуповатой улыбке, потом, заметив требовательный взгляд Элизы, нахмурился, опустил веки. Она наклонилась к нему, вся внимание.

– Как ты живешь?

– Ничего особенного. Новая камера, но все одно карцер. Новые охранники, но все одно вертухаи. Новая жратва, но все одно дерьмо. Что я забыл?

Он почесал в затылке.

– Ах да. Новые посетители, но все одно мандавошки.

Он ухмыльнулся и уставился на нее в надежде, что шокировал. Она притворилась, будто не поняла. Он поморщился.