— Да уж я вижу, как ты их развлекаешь, Джон,— уп­рекнула меня Анни.— А что, позволь спросить, делаешь здесь в это пору ты? У тебя тут тоже, вроде бы, нет ни­каких дел.

Впервые в жизни сестренка дерзила мне так отчаянно. Изумленный ее отпором, я почувствовал, что если и даль­ше буду требовать от нее ответа, мы с ней попросту пос­соримся. Я повернулся и пошел прочь от нее. Анни живо поднялась на ноги и, догнав меня, схватила за руку. Обер­нувшись, я увидел, что милая ее мордашка залита сле­зами.

— Погоди, Джон, я тебе все-все расскажу, только ты, пожалуйста, не сердись, Джон.

— «Не сердись!» — Я пожал плечами. — Да ради Бога, Анни, почему я должен сердиться, если у тебя есть лич­ные секреты? Нынче любая даже самая маленькая дев­чонка воображает, что имеет право знать то, чего другие знать не должны.

— А у тебя, Джон, разве нет ничего сокровенного за душой? Разве нет? Вот ведь и ты сейчас вышел один, ночью...

— Послушай, Анни,— попытался я урезонить сестру,— давай не будем спорить, тем более в таком месте. Что ты сравниваешь: мне иной раз приходят на ум такие мысли, какие вашей сестре и не снились.

— Так ведь и у меня, Джон, бывают на уме такие мыс­ли. Ах, Джон, я бы давно тебе все рассказала, если бы ты взглянул на меня чуточку подобрее и пообещал простить меня. Господи, кто бы знал, какая я несчастная!

Она сказала это так, что у меня тут же отпала охота важничать перед ней. Мне стало жаль ее, и, к тому же, мне ужасно захотелось узнать, что бы такое она могла мне рассказать. Я позволил ей поцеловать себя и увести к столетнему ясеню, стоявшему неподалеку, потому что на том месте, где были мы, я не мог добиться от нее ни сло­вечка. Но даже тогда, когда мы укрылись в тени разве­систой кроны — даже тогда она не знала, с чего начать, и я видел, что она уже начинает сомневаться, стоит ли ей вообще говорить со мной о своих делах. Прошла минута, другая, третья... Она прижалась щечкой к шершавой ко­ре дерева и заплакала.

— Да прекратишь ты это когда-нибудь? — не выдер­жал я, наконец, и слова мои прозвучали суровее, чем я хотел, потому что я знал: дай ей волю, она тут проплачет всю ночь.

— Ладно, не буду,— сказала Анни, смахивая слезы.— Тебе сейчас надо бы помягче со мной, Джон, но я знаю, ты не со зла. И все же, будь на моем месте другая — не знаю, кто, и не имею права этого знать,— и будь у нее на душе так же тяжело, как у меня сейчас, я знаю, Джон, ты бы поцеловал ее, ты был бы внимателен и чуток к ней, как никогда.

У меня даже дыхание остановилось от этих ее слов; она в точности описала, как бы я вел себя, если бы пере­до мной стояла Лорна. Некоторое время я пробыл в за­мешательстве, не в силах вымолвить ни слова, и я даже подумал, уж не колдунья ли моя сестренка, и если даже и колдунья, то как бы мне исхитриться и сделать так, что­бы последнее слово осталось все же за мной.

— Судя по тому, что ты сказала, Анни,— начал я,— у тебя уже есть кое-какой опыт в таких делах, и я, твой старший брат, хочу узнать — узнать прямо сейчас, не схо­дя с этого места,— кто же это позволяет себе с тобой та­кие вольности?