С другой стороны, и отказываться было нельзя…

Иван свет Васильевич вновь читал.

Пытался. Так как мысли его были далеко от строк…

— Милый? — тихо и ласково произнесла царица. — Тебя что-то тревожит?

— Все никак не выходит из головы тот паренек из Тулы.

— Почему? Все мнишь его розмыслом добрым?

— Не из-за этого. Понимаешь. Сначала я отправил одних людей. Они мне про него рассказали удивительную историю. Потом других. Так эти тоже рассказали не менее интересную и диковинную историю, но уже другую. Отчего так?

— Кто-то из них врет. А может врут они все, сочиняя то, чего не ведают. Чтобы перед тобой выслужиться или чей-то интерес соблюсти.

— Сказывают, будто Андрейка выдумал славные слова. Дескать, батя его голову сложил за веру, царя и отечество. И теперь в Туле среди поместных они стали очень популярны. У латинян такие короткие изречения называются девизом. Их каждый уважающий себя благородный человек имеет, не говоря уже о городах, всяких там цехах и само собой державах. А у нас не было. Теперь есть. Эти слова ведь для поместного войска очень подходят.

— Красивые слова, — согласилась с ним царица. — Правильные. А что эти ухари о них не сказали?

— Они о многом не сказали. И про песню. И про язык странный.

— Вот!

— Может быть мне этого паренька вызвать да расспросить?

— Удалось выяснить, зачем он нужен митрополиту?

— Я с этим еще больше запутался. Интерес к нему какой-то есть, но не сказать какой именно. Мне даже кажется, что он, как и я, им просто интересуется. И осторожничает. Ведь наивно предполагать, будто он не знает о моем любопытстве.

— Может и так… — задумчиво произнесла царица, вновь оказавшись за спиной мужа и начав ему нежно массировать шею. Пока их никто не видит, то почему бы и нет? Прекрасный способ добавить весомости своим словам. — А что там Сильвестр?

— Пока не сдох… — мрачно произнес царь, у которого измена столь приближенного человека потихоньку вызревая начала трансформироваться в жажду крови. Ну а как еще можно назвать ситуацию, когда при болезни царя, один из самых доверенных его людей присягнул ни сыну, а его брату? Хотя воля была однозначна.

— Адашев, слышала я, снова искал встречи с тобой.

— Пусть катится к чертям! — в сердцах воскликнул царь. — Не хочу его видеть!

— Он мерзавец, но он твой мерзавец.

— Он предал меня!

— И он очень хорошо тебя знает. Не боишься, что он убежит в Литву?

— Казнить его не за что…

— Как и Сильвестра. Но и отпускать далеко их не нужно. Держи поблизости. Чтобы на виду. А как дадут повод, то…

— Ты думаешь? Я хотел Сильвестра в монастырь какой дальний сослать.

— Чтобы он болтал там разное? Сам знаешь — язык у него сильный. Умеет увещевать. Посему осторожнее с ним надобно. Тем более, я слышала, что он, как и Адашев очень уж интересуются твоими делами. И про Андрейку этого тоже спрашивали.

— Андрейка…

— Словно свет клином на нем сошелся. — покачала царица головой.

Царь согласно кивнул и прикрыл глаза, наслаждаясь тем, как нежные руки жены нежно ласкали его плечи, шею и голову. Что приносило ему чувство покоя и умиротворения. Позволяя отвлечься от дел… и от того гадюшника, в котором ему приходилось жить. Высокородного и без всякого сомнения смертельно опасного. Любое неосторожное движение могло закончится смертью. А дела государственные вынужденно уходили на тридесятые роля, так как куда важнее было просто выжить и усидеть на престоле. Ибо желающих его подвинуть и поживиться с того имелось в избытке…