– Я была здесь раньше, – заметила я, когда Эван повернул Снежка на заросшую, утоптанную грунтовку.

– Похоже, парк закрыт уже много лет.

– Но я приезжала сюда. – Я таращилась в окно, открыв рот, а потом прикрыла его рукой. – Меня привозила сюда мама.

Припарковавшись, Эван сжал мою ладонь.

– Пошли.

Мы, держась за руки, шагали по парку развлечений. В падающем дневном свете он казался тихим и безжизненным, словно город-призрак. Покрытые облупившейся краской и ржавчиной аттракционы замерли. Игровые будки оказались закрыты ставнями, а некоторые были полностью опустошены. Продуктовые палатки разрушались среди сорняков, а тропинки покрывали сухие листья.

Остановившись, я зажмурилась и будто наяву услышала смех детей, металлический лязг старых аттракционов и голоса работников, завлекающих посетителей сыграть в азартные игры. Пахло сахарной ватой, попкорном, хот-догами, кукурузой и соусом для барбекю. Дух карнавала витал в неподвижном темном воздухе летней ночи.

И вот так, просматривая вспыхивающие перед закрытыми глазами образы, я почувствовала, как мама взяла меня за руку. Услышала ее смех. Таща меня от одной игровой будки к другой, она смеялась. Ее «свет» горел ярче, чем все лампочки на пути.

Я распахнула веки, и парк снова превратился в призрачное видение. Нас окружали лишь ржавый металл и гниющее дерево. И это Эван держал меня за руку.

Когда мы шли вглубь, у нас под ногами хрустели листья. Мы добрались до вывески с клоуном, чья маниакальная улыбка манила посетителей в страну радости. Я вспомнила его. Стоя на одной сломанной ноге, теперь он заржавел. Краска облупилась, за десять лет пребывания на солнце выцвела. Но память услужливо воссоздала его образ, вернув конусную шапочку в горошек.

– Мама попросила меня закрыть глаза, – произнесла я. – «Открой рот и закрой глаза». Она положила мне на язык сахарную вату. Я никогда раньше не пробовала ее. Помню, мне показалось, что на вкус она точь-в-точь соответствует своему названию – тающий во рту сахарный шарик.

Эван улыбнулся мне, но ничего не сказал.

– Я хотела еще, а мама засмеялась и протянула мне полный пластиковый пакет. Оторвав кусочек, я засунула его в рот. Мама не говорила, чтобы я остановилась или брала кусочек поменьше. Она рассмеялась и повела меня на карусели. Живот крутило всю дорогу. Мне стало плохо, поэтому мы запили сахарную вату газировкой с мороженым. Дальше помню машину, мы ехали домой. Я задремала, положив голову на ремень безопасности. По радио крутили песню Пэтси Клайн «Crazy», а мама подпевала. У нее был прекрасный голос…

Эван нежно сжал мою руку.

– А что произошло дальше?

– Я притворилась спящей. Это означало, что ей придется нести меня в постель. Мама знала, что я не сплю, но подыграла. Уложила в кровать, оставив голубого кита на сгибе моей руки. Поцеловала в лоб и сказала: «Это был отличный вечер, Джози». А я не смогла больше делать вид, что сплю. Обняла ее за шею, крепко прижала к себе и произнесла: «Нет, это был лучший вечер».

Я вдохнула вечерний воздух и выдохнула его, ожидая, что воспоминания вновь посереют. Однако этого не произошло. «Джойлэнд» вокруг нас был городом-призраком, но в моей памяти он оставался ярким и прекрасным, полным красок. И мама стала ближе. Теперь я видела ее лицо гораздо четче.