— ...А и крепки мы за боярином, князем Василием Артемьевичем Курлятевым, по смерть свою...

Ивашка шагнул вперёд.

   — Дозволь молвить.

   — Угу.

Вызывающе взглянул Ивашка на подьячего, резко повернулся к Мирошке.

   — Нету на то нашей воли к боярину в кабалу идти!

Пленные глухо поддержали его.

Подьячий добродушно улыбнулся, поводил пером перед носом Ивашки, отеческим голосом объявил:

   — Отселе, разумейте, крепки вы за боярином, князем Курлятевым. А подписом сию грамоту скрепит Мирон, сын Евтихиев.

Приказчик согнулся над пергаментом, надул щёки, неверной рукой вывел большой, кривобокий крест, кивнул доезжачему в сторону Ивашки и двух парней:

   — Псари!

И, не обращая внимания на доносящиеся из сеней протестующие крики Ивашки, деловито приступил к распределению обязанностей между другими крестьянами.

Никишка стоял у двери, скрестив руки на груди, и покорно ждал своей участи. Приказчик подошёл к нему вплотную, двумя пальцами приподнял подбородок.

   — Аль по-ивашкиному норовишь зубы скалить?

Подмигнул подьячему, мазнул потной ладонью по вытянутому лицу.

   — Умелец!

И угрожающе:

   — Ежели к завтрему не наладишь диковинку, на псарню отправлю.

Уже спала усадьба, когда Мирошка постучался в опочивальню Василия Артемьевича. Боярин на коленях молился перед вделанной в сверкающие ризы иконой Христа. Приказчик прислушался, чуть приоткрыл тяжёлую дверь. Хозяин услышал стук, но не обернулся, молитвенно уставился в образ, благоговейно шептал слова молитвы. Мирошка переступил порог, выжидающе застыл. Как только Курлятев поднялся, отвесил низкий поклон, на лице выдавил таинственную усмешку.

   — Не про всех лупатовских ведомо тебе, боярин-князь.

Василий Артемьевич любопытно насторожился.

   — Наши девки и постелю постлать не умеют.

Неожиданно стукнул себя в грудь кулаком.

   — За добро и милость твою верой служу тебе.

   — Да ты допрежь про дело сказывай.

Приказчик причмокнул.

   — Пригнал я с народом девку Фимку. Жалеючи взял. Не пропадать же ей у страдникова сына Лупатова.

У боярина задёргалась нижняя губа.

   — Приведи ко мне постелю стелить.

Бочком вышел Мирошка из опочивальни, на ходу отвешивал поклон за поклоном. Через сени пробрался он к каморке под лестницей, отпер замок. На земле, разметавшись, спала Фима. Ткнул небольно ногой в живот, девушка что-то пробормотала невнятно, повернулась со вздохом к стене.

   — Эй, ты, боярышня!

Схватил за косу, приподнял. Девушка вскрикнула, испуганно вгляделась в тьму.

   — Нишкни.

Вытащил из каморки, не выпуская косы, поволок через сени.

У опочивальни задержался, вразумительно шепнул в лицо:

   — Приставлена ты в постельничьи к боярину-князю.

И втолкнул её в дверь.

Курлятев оправил лампаду, чтобы было Светлей, деловито уставился в Фиму.

   — Пройдись-ка.

Сутулясь, робко шагнула.

   — Ты голову выше, аль не ведаешь, как боярину девки кажут себя.

Поднялся с лавки, обошёл вокруг девушки, пощупал плечи, сладко вздохнул.

   — Стели!

Опустился на край постели. Заплывшие глаза плотоядно ощупывали упругий стан, по углам губ сочилась пена. Резко вдруг обнял, привлёк к себе. Фима рванулась, вскрикнула, боярин зажал рот рукой, обдал слюной.