С дерева быстро-быстро слезает мордастый крестьянин. Посмотрел-посмотрел — и в возок, да и пошел лошадей наяривать. Сегодня же ночью к белым позициям подастся — упреждать. А этого Блюхеру только и надо. Пусть. Темнить больше нечего: наш бронепоезд сейчас трогается с пятого пути на белый бронепоезд, который держит подступы к Волочаевке. Через час все решится: если красный бронепоезд пересилит белый, оттеснит его, отодвинет за Волочаевку — хорошо, не пересилит, разобьется — плохо. Очень тогда будет плохо. Тогда вся сила, которую с таким трудом собирал Блюхер за эти месяцы, поляжет под ураганным огнем с белых бронепоездов, даже не подойдя к исходным позициям для штурма. А исходные позиции определил Блюхер прямо под Волочаевкой.
И, заглушая песни пехоты и рев оркестров, выстроенных по случаю парада, протяжно ревет бронепоезд, отправляясь на фронт — за победой.
ДУЭЛЬ
Несутся друг на друга два бронепоезда. В красном, замерев у смотрового окошка, стоит раздетый по пояс чумазый и яростный Никита Шувалов, тот самый, которого Блюхер отобрал в машинисты на бюро райкома комсомола.
Кочегаром у него Пахом Васильев, тоже блюхеровский выдвиженец, на одном бюро утверждали.
— Еще! Еще! — кричит Никита. — Чтоб парку побольше!
Белый бронепоезд идет навстречу, сигналя беспрерывно и тревожно, а красный все больше набирает скорость, но идет без сигнала — как в психическую атаку.
Пахом выглядывает в окошко, говорит Никите:
— Слышь, а не воткнемся?
— Ну а воткнемся?
— Я не против, только атанда будет шумная.
— Языком меньше трепи, вот тишина и настанет. Пару еще, пару! Подналяжь как следует!
Белый машинист и офицер, дежуривший по паровозу, поначалу смеялись, когда следили за тем, как красный бронепоезд набирал ход.
— Резвунчики, — сказал офицер. — Играет кровь огнем желаний. Поддайте еще, пусть испугаются.
Но когда они увидели, что красный бронепоезд мчится им навстречу со все нарастающей силой, офицер потеребил ус и спросил машиниста:
— А может быть, он пустой?
— Кто?
— Бронепоезд…
— Может быть.
— Начинили паровоз толом и разогнали.
— Господи, помилуй. Что делать-то? Он ведь прямо на нас прет.
— А вы думали, он к бабушке на чай заедет?!
— Ей-ей, пустой!
— Почему?
— Не свистит, не сигналит, на психику гудком не давит.
— Он скоростью давит на психику.
Никита замер у приборов и, когда Пахом решил было выглянуть в смотровое окно, одернул:
— Не егози!
— А скоро?
— Узнаешь, когда надо будет. Зачем зря смотреть?
— Где они, хотел поглядеть.
— Рядом.
— А ты почем знаешь?
— Знаю.
— Никит…
— Чего?
— Ты меня прости, если я над тобой маленько надсмехался при бойцах.
— Не пой, не на клиросе. Тут кто кого пережмет. А пережмет тот, кто не будет выглядывать. Я вон и то боюсь.
— Серьезно?
— А ты как думал…
— Испаримся мы с тобой, будто ангелы.
— Давай лопату, я покидаю.
— Хрен с ним, айда поглядим?
— Пока не моги.
— А когда?
— Скажу, не бойся. Пока песни ори, с песней ничего не страшно.
— Они ошалели, эти красные идиоты, — говорит офицер машинисту. — Мы сейчас столкнемся.
— Не сейчас, но скоро.
— Пора выпрыгивать?
— Здесь не спрыгнешь.