«Вот какой я стала, – подумала она, – жалкой и презираемой».

После выезда из гаража достаточно было сделать два правых поворота и слиться с потоком, мчавшимся по 93-й Южной автомагистрали в сторону ее дома. Но при мысли обо всех этих автомобилях, несущихся в одну сторону, тормозящих, разгоняющихся, резко переходящих с одной полосы на другую, Рейчел повернула на запад, к центру города, и, миновав Бикон-Хилл и Бэк-Бэй, доехала до Саут-Энда. Она вела машину спокойно, кроме одного момента, когда около перекрестка ее начал обходить «ниссан»: у нее сразу вспотели руки. Покружив всего несколько минут, она нашла место для парковки, что в этом районе было редчайшей удачей. Припарковавшись, Рейчел продолжала сидеть в машине, напоминая себе, что надо дышать. За это время ей пришлось дважды отмахнуться от водителей, думавших, что она собирается отъехать.

– Выключи тогда свой долбаный мотор! – крикнул ей водитель второй машины и укатил, оставив за собой вонь горелой резины, напоминавшую запах отрыжки курильщика.

Оставив автомобиль, Рейчел побродила по округе без особой цели, однако с подспудной мыслью о том, что поблизости есть бар, в котором они как-то раз неплохо посидели. Тогда она еще писала для «Глоба». Ходили слухи, что серию ее статей о жилищном проекте «Мэри Эллен Маккормак»[23] собираются выдвинуть на Пулицеровскую премию. Не выдвинули (хотя она получила премию Хораса Грили и премию Пен-клуба за выдающееся мастерство в исследовательской журналистике), но это ее тогда не волновало. Рейчел знала, что хорошо поработала: этого было достаточно.

Старомодный бар с красной дверью назывался «Кенниллис тэп»[24] и находился, если ей не изменяла память, в одном из последних нереконструированных кварталов. Само название осталось от тех времен, когда ирландским барам еще не принято было давать имена с литературным или историческим подтекстом, вроде «Сент-Джеймсских ворот»,[25] «Елисейских Полей» или «Острова Статуй».[26] Рейчел не сразу нашла красную дверь, потому что вместо прежних «тойот» и «вольво» здесь были припаркованы «мерседесы» и «рейнджроверы», а крепкие решетки на окнах были заменены филигранными, согласно возросшим эстетическим запросам. «Кенниллис» находился на прежнем месте, но меню теперь вывешивали на улице: вместо прежних палочек из моцареллы и жареных во фритюре куриных грудок – свиные окорока и тушеная капуста.

Рейчел прошла прямо к свободному табурету в дальнем конце стойки, около того места, где толклись не занятые работой официанты, и, когда бармен подошел к ней, она заказала водку со льдом и спросила, не имеется ли у них свежей газеты. Одета она была в серую кофту с капюшоном поверх белой футболки с вырезом и темно-синие джинсы. На ногах – черные туфли без каблуков, такие же поношенные, как и все остальное. Но это не имело значения. Сколько бы ни говорили о прогрессе, о равных правах, о постсексистском поколении, если женщина выпивала в баре в одиночестве, все взгляды устремлялись на нее. Она читала «Глоб» и попивала водку, не поднимая головы и стараясь не выпускать из груди гадкого воробья, порывавшегося бить крыльями.