В действительности задач Гнилич запланировал много: сковырнуть одноглазого, наподдать Шибзичам, захватить вискиделательную машину и объявить великим фюрером самого себя – великого Чемодана. Однако спорить с Дуричем хитроумный уйбуй не стал:

– Типа того.

– Вот я и придумал за тебя, как это сделать, спасибо потом скажешь. – Шпатель ободряюще улыбнулся. – Ты сначала как будто бузу возле евойного пистолетного подвала замутишь, а когда Кувалда побежит завод спасать безоглядно, тута его и достанешь. Я даже придумал, как тебе засаду смастерить.

– И как?

– А вот: за кучей мусорной укроетесь и одноглазого положите. Хитрый, мля, ход, в натуре.

– Офигенно хитрый.

– Я знал, что тебе понравится.

– И я все сделаю, – пообещал Гнилич, оценив стратегический замысел сообщника примерно на два с минусом. – А ты что делать будешь?

– Как договорились, мля – побегу вискиделательную машину спасать. Ничего, мля, лишнего, тока по делу.

– И как ты ее спасать будешь?

– Через потолок, мля, – беззаботно ответил Шпатель. – Мы сначала Шибзичей тупых из ихней казармы прогоним, потома тама дырочку взорвем в полу, прыгнем в подвал сверху, всех вискидельщиков положим и станем ждать, как ты победишь. А потома… А потома решим, чо дальше.

Дурич лукавил: что будет дальше, он и представлял, и предвкушал. Рисовался ему жаркий бой у мусорной кучи между тупыми Шибзичами и тупыми Гниличами, пороховой дым, затянувший двор Форта, вопли умирающих бойцов и полная разруха. И еще – победоносное выступление из вискиделательного подвала великих Дуричей под командованием знаменитого Шпателя, чемпиона и будущего великого фюрера.

– Вижу, ты, в натуре, крепко приготовился, – медленно протянул Чемодан. Глупый Шпатель упустил главное: из собственной казармы Шибзичи будут прогоняться неохотно и наверняка положат уйму Дуричей, что сыграет на руку будущему великому фюреру Чемодану. – Делай, как задумал, а я с ребятами за мусорной кучей засаду устрою.

– Ты бойцов собрал? – деловито осведомился Шпатель.

– Да.

– Тогда начинать надо, чтобы до ночи управиться, – Дурич возбужденно подпрыгнул. – А то темно станет – Шибзичей стрелять неудобно…

– Я, мля, тоже не люблю, когда темно, – вальяжно протянул Иголка, заканчивая чистить дробовик.

– А ты почему? – поинтересовался великий фюрер.

– Неуютно делается, – сразу ответил боец. – Днем оно заметнее, куда палить, а в темноте – только патроны тратить.

– Зато и в тебя палят неправильно, – выдал Контейнер. – Можа, и хотели бы убить, да не получилось, потому как ночь. И остался ты жив, а мог и нет.

– И чо хорошего?

– В том, что жив?

– В том, что все живы, – уточнил Иголка. – Бунты и подавление их для чего делаются? Чтобы кто-нибудь кого-нибудь убил. То есть, мы – их. А если просто побегать и пострелять, это не война получается, а пинбол человский, когда они размазней друг друга красят.

– А если, допустим, не ты их, а они тебя? – задал острый вопрос Контейнер.

– Нам такого не надо, – отрезал Иголка. И покосился на Кувалду: – Верно я говорю, твое великофюрерское?

– Верно, – не стал спорить одноглазый.