Шубин лихорадочно размышлял.

«Нельзя сдаваться, пока существует хоть один шанс. Полицаи так и не поняли, что взяли командарма Власова. От документов он избавился, Мария Воронова его не сдала, пока, по крайней мере. Сам он тоже признаваться не спешит, надеется, что пронесет. Кусает, поди, локти, что совершил недальновидный поступок, разделив группу».

Один из полицаев постоял в компании, покурил, закинул автомат за плечо и потащился задворками в деревню.

На посту остались двое. Один упал на завалинку и стал зевать. Другой, расстегивая штаны, потащился за угол.

«Что решило руководство полицейского отряда? – размышлял Шубин. – К старосте пришли двое, попросились на постой. Откровенничать, разумеется, не стали. Власов придумал какую-нибудь легенду. Староста не поверил, положил парочку спать, а сам вызвал наряд. Он принял своих гостей за партизан? Самое разумное объяснение. Значит, будет ждать немцев, сбагрит им этих злодеев и может спать спокойно. Вопрос, когда приедут немцы? Не исключено, что вечер и ночь пройдут спокойно. Днем идти нельзя, сразу заметят. В темное время можно обогнуть пруд, снять охрану. Большого количества людей для этого не требуется».

Оставалось только ждать.

Время тянулось неспешно. День прогорал, блекли краски. В ложбине измученным телам было комфортно, душам – не очень. Бойцов пилило беспокойство, нервы натянулись.

Кончалось курево. Разведчики делали по несколько затяжек, потом тушили сигареты, через полчаса снова за них хватались, насаживали щуплые окурки на булавки, чтобы не обжечь губы. Постоянно кто-то дежурил на косогоре.

В деревне ничего не менялось, сновали полицаи, бородатые мужики, бабы в платочках. Особого террора к местному населению здесь не наблюдалось. Староверы недолюбливали Советскую власть, к немцам тоже восторга не испытывали, но по большому счету им было плевать на них. Визжали маленькие дети, лезли через забор. Какой-то мелкий шкет вскарабкался на яблоню, тряс ее, сбрасывая недозрелые плоды. Лаяли и бегали по дворам собаки. Это настораживало красноармейцев, усиливало их беспокойство.

Часовые, стоявшие у сарая, страдали от безделья, не знали, чем себя занять. Они поймали местную девку, идущую полоскать белье, стали ее щупать. Эта особа не была расположена к ласкам, вырвалась и убежала. Догонять ее полицаи не стали, девица была на любителя.

С приходом сумерек к сараю пожаловал староста, пообщался с часовыми и убыл восвояси. Прибыл третий часовой, в годах, всем недовольный. Очевидно, он был отправлен сюда для усиления.

Шубин чертыхнулся, но подумал, что с тремя можно справиться.

Бердышу становилось хуже. Надежда на то, что парень оклемается, таяла. Кожа на лице побелела, его тряс озноб, бросало то в жар, то в холод. Товарищи мрачно переглядывались. Никто не знал, что делать.

В походной аптечке нашлись таблетки от температуры. Парень пил их горстями, но легче ему не становилось. Поначалу он храбрился, огрызался на косые взгляды, делал вид, что все нормально. Но недуг прогрессировал. Возможно, Максим подхватил воспаление легких, которое стремительно развивалось. Или какая-то бактерия попала в организм вместе с болотной тиной. Он сломался, сполз с косогора, свернулся калачиком. Временами на него набрасывался кашель с мокротой. Товарищи с головой укрывали беднягу плащ-палаткой, чтобы не слышали в деревне.