— Ну, что Николай Егорович Лазарев хочешь, чтобы тебя так в деревне называли? — обратился к нему Вершинин.

Николка благоразумно молчал, чтобы случайно не сказать чего лишнего, но взгляд его был прикован к молочно белой ножке Феклы,

— Да, вижу, вижу, чего хочешь, — усмехаясь, сказал помещик, — только это не про тебя.

Что-нибудь другое говори, вот скажи, чего бы ты хотел в жизни своей добиться?

— Не знаю, Илья Игнатьевич, — осторожно отвечал Николка, — вот, может, новый дом срубить, для себя и бабушки, да лошадь прикупить.

— Да уж даже для деревенщины, который за час французский алфавит выучил, скромные желания у тебя, — заметил Вершинин и спросил:

— А как у тебя со счетом?

— Умею четыре действия делать, и таблицу умножения на днях выучил, — ответил Николка.

Вершинин издал удивленный возглас, и удовлетворенно улыбнулся.

— Послушай, Николка, ты ведь поумнел совсем недавно, сам то, как думаешь, что с тобой случилась? — заинтересованно спросил он.

— Не знаю ваша милость, уже говорил не один раз, что все само собой произошло, просто проснулся одним днем, и все ясно и понятно стало.

— Ну, что же одним так одним, — согласился Вершинин, — интересно мне, что из тебя получиться может, так, что с завтрашнего дня начнешь учиться, посмотрим, может помощник Карлу Францевичу будет. Ну, а не получится, поедешь вновь в Чугуево, коров пасти. И смотри, без шалостей, а то быстро розги на конюшне отведаешь.

На этом разговор закончился и Николка был отпущен к себе.

Во флигеле сегодня было шумно. Горело несколько свечей, за столом сидели здоровые плотные мужики, — охрана Вершинина.

Увидев его, они завопили:

— Ого, вот это дурачок, да тебя хлопец впору к нам в охрану брать. Такие люди нам нужны.

Николка стоял, не зная, что сказать. Но тут видимо старший, черноволосый, мужик, похожий на цыгана, с хищным лицом, в котором было что-то ястребиное, похлопал по лавке.

— Садись паренек, вот тут опчество интересуется, как это у тебя получилось поумнеть. Может, расскажешь чего. А то мы тута в догадках все извелись.

Юноша послушно сел на лавку, и все взгляды устремились к нему.

— Да не знаю я, — сказал он, — уже, сколько меня спрашивали, за три месяца надоело отвечать. Всем одно и тоже говорю, в одно утро проснулся и все ясно и понятно, а прошлая жизнь, как картинки мелькают, да и не помню больше ничего.

— Слушай, седни Аленка заполошная бегала, кричала, что барышня решила тебя хранцузскому языку учить, а ты его в миг вмиг превзошел, точно ли это, не врет девка?

— Да, ничего я не превзошел, — покраснев, сказал Николка, — ну выучил буквы, да несколько слов вот и все.

— Ой, паря, что-то ты темнишь, кривды какие-то сочиняешь. Скажешь, что и к барину тебя нынче не звали? — сказал один из мужиков, — а говорят, что ты ему уже книгу на французском языке, всю, как есть прочитал. А он сегодня от любопытства даже в бане не задержался.

Тут все сдержанно засмеялись, с явным оттенком зависти. Конечно, любой из них тоже с удовольствием задержался бы в бане с красавицей Феклой.

Когда же народ услышал, что барин освободил Николку от обязанностей посыльного, и это дело остается за Лешкой, за столом наступило озадаченное молчание.