— Как пожелает ваша милость, — благоразумно ответил Николка.

— Вот и хорошо! — воскликнула Катенька и приступила к учебе.

Мадам Боже молча смотрела на это представление. Она не сомневалась, что при всей настойчивости Катенька закончит обучение тупого русского крестьянина уже на втором, а, может, и на этом занятии.

Через двадцать минут она уже широко открыла глаза и, не дыша, глядела на разворачивающееся перед ней действо.

Николка выучил французский алфавит сразу после единственного просмотра и сейчас бойко повторял за Катенькой французские слова, ухитряясь правильно произносить их уже со второго или третьего раза.

Наконец, мадам Боже не выдержала и сама приняла участие в этом процессе.

— Господи, — думала она, — это же уникум, у него феноменальная память, откуда он только взялся?

Урок длился уже почти два часа, когда двери кабинета открылись, и туда ворвался, мокрый и грязный Илья Игнатьевич и с удивлением уставился на представшую перед ним картину.

К, сожалению, Илья Ефимович Репин еще не родился в своем украинском Чугуеве, и поэтому не мог написать маслом эту сцену, которая была достойна его кисти и могла иметь такое же название, как его настоящее творение "Не ждали".

Наступившее неловкое молчание, наконец, нарушила Катенька.

— Ах, папенька, — защебетала она, — а я тебя так быстро не ждала, что-то случилось, ты выглядишь таким уставшим.

После этого она подошла к нему и, стараясь не испачкаться, поцеловала его щеку. При этом, сморщив носик, потому, что от папеньки несло лошадиным потом, как от конюха.

Вершинин после этого немного обмяк и ласково спросил:

— Доченька, может, объяснишь, что тут происходит, откуда взялся этот хлопец, и что он тут делает?

Катенька слегка покраснела, но бойко затараторила.

— Представляешь, папенька, это бывший деревенский дурачок Николка из Чугуево, Его вчера привезли оттуда, чтобы он казачком был вместо Лешки. А я решила научить его французскому языку.

Глаза Ильи Игнатьевича чуть не вылезли из орбит от услышанного. Он, молча, несколько секунд разевал рот, потом повалился на стул и засмеялся. Он заливался до слез, хохотал, после нескольких часов скачки на коне, и всяких тревожных мыслей, копошащихся в его голове, он почувствовал такое облегчение, когда увидел, что его дочка вместо того, чтобы конспектировать произведения маркиза де Сада, возится с деревенским дурачком.

— О-хо-хо, — начал он успокаиваться, — Катенька, ну и как ваши с мадам Боже успехи, удалось вам научить его чему-то?

Катенька гордо посмотрела на него

— Николка быстро расскажи французский алфавит.

Наш герой, который при появлении Ильи Игнатьевича вскочил со стула и низко поклонился, вопросительно посмотрел на того.

— Давай, давай, говори, — приободрил его Вершинин, в полной уверенности, что парень собьется через две три буквы.

Но по мере того, как тот называл букву за буквой, с абсолютным эльзасским произношением мадам Боже, у него брови поднимались все выше и выше.

— Это, что же, — он обратился к мадам Боже, — дурачок выучил алфавит сегодня?

— Если бы только алфавит, он выучил еще почти сто слов и может отвечать на простые вопросы, — ответила мадам.