Посреди комнаты стояло два серых кресла и низкий журнальный стол, уставленный бутылками с алкоголем, стаканами и чашками, между которыми валялись вскрытые пачки не то лекарств, не то витаминов.

В нос ударил запах затхлости и перегара.

На диване, стоявшем вдоль зашторенного наглухо окна, лежала укрытая оранжевым флисовым пледом женщина.

Глаза ее были закрыты.

Одна нога выпросталась из-под пледа и свисала на пол.

По тому, как едва заметно подрагивала эта нога, было очевидно, что женщина жива.

Преодолевая отвращение, Варвара Сергеевна присела на краешек кресла и принялась ее рассматривать.

Короткий ежик темных взмокших волос, тонкий нос, болезненно-белая кожа лица.

Почувствовав на себе тяжесть чужого взгляда, женщина зашевелилась.

Потерла глаза, застонала, облизала пересохшие губы и, придерживаясь за спинку дивана, с видимым усилием приняла горизонтальное положение.

Заметив Самоварову, уставилась на нее мутным нетрезвым взглядом:

— О! Какие люди да без охраны! — развязно заголосила она. — Так и знала, что ты уже рядом! Снилась мне вчера… Нет, не вчера, только что. Да, и вчера тоже. А вообще, херовый ты следователь, Аря… Что-то долго тупила… — изрыгнула из себя хрипло. — Что не разулась-то?

— Здравствуй, Регина… Или все же Марина Николаевна? — Варвара Сергеевна, все еще не веря в то, что все это — не очередной дурной сон, машинально полезла в карман пальто и нащупала портсигар.

Затянув на себе пояс халата, Марина-Регина встала с дивана. С трудом удерживая равновесие, подошла к Самоваровой:

— У тебя там нож или пистолет? — глумливо усмехнулась она.

Не глядя на нее, Варвара Сергеевна достала из кармана портсигар.

— Угостишь? — дрожащими, цепкими пальцами Регина раскрыла портсигар и вытащила из него самокрутку. — Я же практически не курю. Зажигалку, пожалуйста, дай. — Выпустив изо рта порцию дыма, она резко закашлялась. — Всегда мечтала так же элегантно, как ты, дымить, да легкие с детства слабые. Пока здоровьем не занялась, любое ОРВи заканчивалось пневмонией.

Она вернулась на диван и схватила со стола одну из грязных чашек.

Поглядывая на нее искоса, Самоварова с трудом подавляла в себе желание вцепиться пальцами в эту щуплую белую шейку и, слушая, как захрустят кости, плюнуть в подернутые похмельем невыносимо лживые глаза. А потом выскочить, не оглядываясь… Чтобы сдохла тварь одна, совсем одна, даже не так, как Капа, с которой до последнего вздоха был рядом верный Пресли!

— Выпьешь? — Регина кивнула головой на журнальный столик. — Я тут пока валялась, сериал один смотрела, — как ни в чем не бывало продолжала она. — Короче, там следователь, мужик, ушел из семьи. С бывшей отношения натянутые, а дочка-подросток страдает — бежит к телефону, все звонка от папки все ждет. И вот он приходит в свой прежний дом, девка к нему на шею, а бывшая стоит, руки сложила и с горечью за ними наблюдает. И вроде фигня фигней, банальная сцена, а я прямо поймала мысль, — она сомкнула в воздухе большой и указательный пальцы и потерла их друг об друга, пытаясь подобрать слова. — У этой девочки с детства нарушена целостность. Она и маму эту унылую, которая за ней дерьмо подтирает и жрать дает, любит, и папашку этого бравого, который к молодой телке ушел. Ее личность треснула пополам. Ведь что такое семья? Это семь «я», так? — с пафосом воскликнула она. — Ну хорошо, пусть не семь… Но мама плюс папа и плюс ребенок — это единый организм. Значит, собственную силу ребенка надо умножить надвое. А если бабушка хорошая? Считай, у него уже три подушки безопасности. Ты, кстати, никогда не жалела, что оставила дочку без отца?