Время страсти коротко.

Любовники, в сотый раз познавая друг друга, по законам природы не могут быть так же восторженны, как в первый, второй и даже в пятый раз.

Долгими, густыми и влажными, незаметно переходящими в ночь вечерами, Даня давал ей то, чего никогда не давал ни один мужчин.

Негу и нежность.

Теперь уже они не всегда доходили до разрядки.

Все чаще и чаще подолгу лежали в подсвеченной уличными огнями отеля темноте и, поглаживая друг друга, молчали каждый о своем.

Через неделю ей захотелось прервать его на последней (как она это мучительно чувствовала), пока еще позитивной ноте.

Но до вылета на родину оставалось еще три долгих, тошнотно-душных, праздных дня.

От шведского стола на завтрак, от изученного вдоль и поперек обеденного ресторанного меню ее воротило так, что она ограничила свой рацион водой, травяным чаем и пустым рисом.

Даня же продолжал чревоугодничать и делал это с какой-то быдлячьей жадностью.

За время отдыха его живот успел раздуться, а изо рта постоянно разило то пивом, то чесноком.

И еще он стал уже безо всякого стеснения пялиться на пляжных девок.

В один из дней от Пети пришло сразу несколько сообщений.

В первом он пояснил, что встречу ордена с большим трудом удалось перенести с конца декабря на первые выходные месяца.

Она не стала отвечать.

Ее внутренний ресурс, легко позволявший управлять этим балаганом, иссяк на корню.

«Рухнет орден — рухнет легенда, — устало понимала она. — И я достаточно скоро останусь без привычного дохода».

Оставался еще один вариант — познакомиться с назойливым Вислаковым, запудрить ему мозги и осесть в его клинике в качестве какого-нибудь психолога-сексопатолога.

В следующем сообщении мент писал, что деканша резко захандрила и, надеясь на чудесный дар «богини», умоляет ее о скорейшей встрече.

На это сообщение, давя в себе приступ злости, она тоже не ответила.

«Мышь нафталиновая… Умоляет она, интеллигентка хренова… Ненавижу! Ненавижу этих прижизненных мучениц, всех этих музыканш, училок, искусствоведок…

Гори они все в огне!» — отбрыкиваясь от нехорошего, неясного чувства раздражалась она.

Проснувшись, Варвара Сергеевна почувствовала, что силы постепенно возвращаются в ее исхудавшее тело. Она с удовольствием потянулась и, не вставая, сделала легкую гимнастику.

После завтрака, состоявшего из манной каши, куска хлеба с сыром и все того же отвратительного кофе, в палату зашла невролог.

Судя по неторопливости ее движений, по тому, как основательно она устраивалась на придвинутом к кровати стуле, Самоварова поняла, что та зашла к ней не на минутку.

Искоса наблюдая за ее движениями, Варвара Сергеевна сделала «больное» лицо и натянула на себя одеяло.

— Вчера вы не представились — или же я просто не помню, — вяло сказала она.

— Маргарита Ивановна, — улыбнулась невролог. Лицо ее, как немой укор, было румяно и свежо.

В Самоваровой что-то екнуло.

— Как ваше самочувствие? — глядя на нее подозрительно ласково, приступила к очередному допросу врач.

— Что это за больница? — вместо ответа спросила Самоварова.

— Районная, неподалеку от вашего дома.