– Хорошо, мэм, – говорит Фанни.

Мэри надувает губы и бросает на меня неприязненный взгляд.

– Что же, – говорит миссис Бирн, – возвращаемся к работе. Дороти, твой чемодан в вестибюле. О том, как устроить тебя на ночь, поговорим за ужином. – Она поворачивается к двери, потом добавляет: – Едим мы строго в определенное время. Завтрак в восемь, обед в двенадцать, ужин в шесть. Никаких перекусов между приемами пищи. Самодисциплина – важнейшее качество для любой молодой барышни.

Как только миссис Бирн выходит, Мэри дергает головой в мою сторону и говорит:

– Давай шевелись. Мне весь день с тобой, что ли, возиться?

Я кротко подхожу, встаю с ней рядом.

– Про шитье что знаешь?

– Я помогала маме штопать.

– А на машинке пробовала?

– Никогда.

Она хмурится:

– А миссис Бирн это знает?

– Она меня не спрашивала.

Мэри вздыхает с неприкрытым раздражением:

– Не думала, что придется учить тебя с нуля.

– Я быстро схватываю.

– Надеюсь. – Мэри поднимает со стола кусок кальки. – Вот выкройка. Слышала такое слово?

Я киваю, а Мэри продолжает описывать, что именно мне предстоит делать. Следующие несколько часов я занимаюсь тем, чем остальным заниматься недосуг: распарываю, сметываю, подметаю, собираю булавки, втыкаю их в подушки. То и дело колю пальцы – приходится следить, чтобы кровь не попала на ткань.

Женщины коротают время, переговариваясь, иногда напевая. Но по большей части все молчат.

Через некоторое время я говорю:

– Простите, мне нужно в уборную. Не скажете, где она?

Фанни поднимает голову.

– Отведу-ка я ее. Дам пальцам роздых. – Она с усилием встает и двигается к двери. Вслед за ней я иду по коридору, через просторную, опрятную кухню, потом выхожу в заднюю дверь. – Вот наш нужник. Смотри, чтобы миссис Бирн не застукала тебя в уборной, что в доме, – греха не оберешься.

«Греха» она произносит как «хреха».

На заднем дворе, поросшем редкой травкой – будто кустики волос на лысеющей голове, – стоит дряхлая серая постройка с прорезью в двери. Фанни кивает на нее:

– Я тебя подожду.

– Спасибо, это не обязательно.

– Чем дольше ты там просидишь, тем больше роздыху моим пальцам.

Внутри гуляют сквозняки; через прорезь видно полоску дневного света. Черный стульчак, местами протертый до дерева, лежит посередине грубо обтесанной скамьи. С ролика на стене свисают полоски газетной бумаги. Я прекрасно помню нужник за нашим домиком в Кинваре, так что запах меня не смущает, а вот стульчак совсем холодный. Каково тут будет в метель? Наверное, как сейчас, только еще хуже.

Закончив, я открываю дверь, одергиваю платье.

– Экая тощенькая, аж жаль берет, – говорит Фанни. – Оголодала, поди.

У нее выходит «охолодала».

Она права. В желудке совсем пусто.

– Немного, – сознаюсь я.

Лицо у Фанни все в складках и морщинах, но глаза яркие. Мне трудно сказать, сколько ей лет, семьдесят или сто. На ней симпатичное красное платье в цветочек, со сборчатым лифом – интересно, это она сама сшила, гадаю я.

– Миссис Бирн нас за обедом не балует, но тебе, небось, и столько сегодня не перепало. – Она лезет в карман платья, вытаскивает блестящее яблочко. – Я обычно сберегаю малость на потом, вдруг понадобится. А так у нее холодильник-то на замке.