За следующие три месяца я получаю несколько десятков писем, они добираются по несколько недель, иногда в день приходит целых два – все зависит от того, откуда они отправлены. Голландик пишет о скуке, которая царит на борту, о том, как его лучший приятель еще со времен учебки Джим Дейли, тоже из Миннесоты, научил его играть в покер и они часами дуются в кубрике с вояками – такая бесконечная, непрекращающаяся игра. Он рассказывает о своей работе: как важно делать все по инструкции, какая у него тяжелая, неудобная каска, как он постепенно привык к реву авиационных двигателей на взлете и посадке. Рассказывает о морской болезни, о жаре. О боевых действиях, о сбитых самолетах не упоминает. Я не знаю, то ли им это запрещено, то ли он не хочет меня пугать.

«Я люблю тебя, – пишет он снова и снова. – Я не могу без тебя жить. Я считаю минуты до нашей встречи».

Он пользуется клише из популярных песен, из стихотворений, которые печатают в газетах. В ответ я шлю ему такие же банальности. Сижу и мучаюсь над папиросной бумагой, тщась выплеснуть на нее свое сердце. А выходят все те же слова, все в том же порядке; остается лишь надежда, что глубина вложенного в них чувства придаст им плотность и вес. «Я люблю тебя. Я скучаю. Будь осторожен. Возвращайся невредимым».

Десять часов, утро среды, я уже час как в магазине, сперва просматривала счета в задней комнате, теперь, как у меня заведено, прохожу по рядам, следя, чтобы на полках все было аккуратно, чтобы выставлено все было в нужном порядке. Я как раз дошла до последнего ряда и составляю обратно в пирамидку баночки с кремом для лица «Йергенс» – они попа́дали на мыло «Айвори» – и тут слышу голос мистера Нильсена:

– Чем я могу вам помочь? – Он звучит странно, скованно.

А потом тот же голос произносит отрывисто:

– Виола.

Я не отрываюсь от дела, хотя сердце пускается вскачь. Мистер Нильсен редко обращается к жене по имени. Я продолжаю составлять баночки в пирамидку: снизу пять, потом четыре, три, две, одна наверху. Оставшиеся запихиваю на полку под витриной. Водружаю на место кусок мыла, соскользнувший на пол. Закончив, просто стою, выжидая. Слышу шепот. А потом миссис Нильсен зовет:

– Вивиан? Ты там?

У кассы стоит посыльный из «Вестерн-юнион» в своей синей форме и фуражке с черным околышем. Телеграмма совсем короткая. «Военный министр с прискорбием сообщает, что Люк Мэнард погиб при выполнении боевого задания 16 февраля 1943 года. Подробности будут сообщены вам по мере поступления».

Я не слышу, что говорит посыльный. Миссис Нильсен плачет. Я дотрагиваюсь до живота, до ребенка. Нашего ребенка.

Несколько месяцев спустя я узнала подробности. Голландик и трое его сослуживцев погибли, когда в авианосец врезался самолет. Сделать ничего было невозможно: самолет развалился прямо у них над головами. «Надеюсь, вам принесет утешение тот факт, что Люк погиб мгновенно. Он ничего не успел почувствовать», – пишет его товарищ Джим Дейли. А потом я получаю его личные вещи: наручные часы, свои письма, одежду. Крестик-кладдах. Я открываю посылку, дотрагиваюсь до каждого предмета, потом закрываю, убираю подальше. Снова надеть свой крестик я смогу только много лет спустя.