«Пустые звуки, отголоски древних традиций уже не могли остановить дыхание современности», — формулировал он и неспешно спускался, ступень за ступенью.

«Ритуальные знаки, прежде одной силой своего звучания влиявшие на сознание людей, заставлявшие их теряться в экзистенциальной агонии, теперь были не властны остановить представителя более развитой цивилизации».

«Шаман-урух, искренне веривший в могущество своих виршей, не понимал, что современный человек готовится обессмертить его имя, вписать его историю в общий каталог человеческой истории, а значит — возвеличить, сделать предметом всеобщего внимания и восхищения. Потому что любые отголоски дикости, из которой мы вышли, достойны пристального изучения и подробной каталогизации».

«Видя, какой путь проделал человек из племенной дикости к вершинам современного познания, не перестаёшь удивляться его настойчивости и выносливости».

Проговаривая всё это, профессор посмеивался. С такими мыслями спускаться было спокойнее. Не пугал даже окрепший туман, от которого слизь теперь оседала на одежде самого Тюрина.

Фёдор Кузьмич забыл про Марину Викторовну. Не заметил, как она в последние минуты, прячась в полумраке, кралась в его сторону. Будто раненая, загнанная в угол змея, собирала последние силы для броска. Она ни видела ничего, кроме руки, сжимавшей револьвер. Не слышала ничего, кроме угроз её мужу. Боялась лишь нечаянным звуком привлечь к себе внимание.

— Стой смирно! Не дрожи, тварь! — прокричал егерь.

Готовился выстрелить в ногу Сергею Николаевичу.

Марина Викторовна бросилась вперёд. Она не владела телом. Не знала, что делают руки и ноги. Не понимала, как ей удалось подпрыгнуть так высоко. Откуда взялись сила и точность удара. Тело, утомлённое, разбитое, действовало само. Для Марины Викторовны только мелькали тёмные картинки. И фоном звучало собственное сдавленное рычание.

Она схватила егеря. Вцепилась пальцами ему в лицо. Видела, как ногти расцарапывают брови, как западают в сжатые веки. Грохнул выстрел. Удар по голове оглушил, но Марина Викторовна не ослабила напор. Наугад выбрасывала руки в стороны. Почувствовав близость грязной грубой кожи, всей силой вцепилась в неё зубами. Ещё один удар лишил её чувств. Фёдор Кузьмич отбросил женщину.

Солонго к этому времени вырвалась. Затаилась поблизости. Нащупала лежавшую на камнях плеть.

Егерь весь сжался. Выл, прижимая к животу почерневшую руку. После схватки с Мариной Викторовной боль стала нестерпимой.

Шапка упала с его головы. Обнажила рыжую щетину и шрамы на макушке.

Рассвирепев, давясь проклятиями, он вытянул револьвер, готовый выстрелить в лежавшую без чувств женщину. Сергей Николаевич и Джамбул разом сорвались с места. Но они стояли слишком далеко. Сухой свист кожаной струны. Егерь прикрывал телом правую руку, и Сол не могла выбить револьвер, но она ударила по другой — обожжённой руке.

Истошный, рваный, усиленный многократным эхом крик Фёдора Кузьмича. Плеть рассекла его прогнившее чернотой предплечье. Из-под густой слизи показалась белоснежная кость. Крови не было.

Артём кинулся вперёд. Коротким прыжком запрыгнул на плечи Фёдору Кузьмичу. Вцепился пальцами ему в уши. Коленями сдавил шею. Егерь закрутился на месте, пытался сбросить юношу. Размахивая револьвером, стрелял, пока в барабане не закончились патроны, но и потом щёлкал курком впустую. Попробовал ударить Артёма рукояткой, не удержал равновесие и вместе с юношей повалился на пол.