Кубулгаты были на две головы выше и в три раза шире профессора. Размерами они превосходили даже гиганта Джамбула. Сложно было представить, как только таких громадин удалось сюда принести. Впрочем, Тюрина больше заинтересовала оборка проёма. Во всю трёхметровую глубину он был выложен плитками белого нефрита — насыщенного, с гладкой матовой поверхностью, без примесей, будто окаменевший горный туман.
— Невероятно! Вот оно, настоящее сокровище урухов.
Тюрин медленными шагами шёл под белоснежным сводом проёма. Понимал, что может остановиться. Достаточно выковырять эти пластины, и он забудет бедность. Белого нефрита и тайн, что он уже знал, было достаточно, чтобы обеспечить богатую жизнь известного историка. Оставшиеся годы Тюрин мог бы без спешки, в удовольствие писать книгу об истории Урух-Далх. Нужно было только остановиться. Но профессор не мог этого сделать. Прошёл через проём и уже после первого шага забыл об увиденном богатстве. Его интересовало лишь чёрное пятно, к которому должен был привести этот тоннель.
— Белый нефрит? — удивился Сергей Николаевич.
— Да, — кивнул егерь. — Чистый, как снег. Не ожидал?
Фёдор Кузьмич краем глаза заметил движение вдоль тёмной стены. Догадался, что там крадётся Солонго.
— Если б ты сразу сказал всю правду, — продолжал егерь, — мы бы разделили это сокровище. Да что уж там. Вынесли бы побольше. В куртку поместилось не так много. Нам бы сполна хватило на всех. Но ты меня обманул. И твоя ложь к тебе вернулась. Всё возвращается.
— Ещё не поздно, — Сергей Николаевич примирительно протянул руку.
— Что?
— Забыть то, что было. Уйти вместе. Так шансов будет больше. Один ты далеко не убежишь.
— Вот как? Мальчику не повезло с отцом, который даже перед смертью скулит как сука. Правда?
Солонго прыгнула от стены. Взмахнула подготовленной плетью. Кожаная струна рассекла воздух. Чартымай сразу потянулся к ружью. Артём бросился к егерю, но вынужден был остановиться. Фёдор Кузьмич ждал этого удара. Едва плеть звонко намоталась на его запястье, он развернулся, обеими руками ухватился за неё и дёрнул всем весом. Ожог отозвался глубоким электрическим разрядом, но егерь, прохрипев, вытерпел боль. Солонго, не ожидавшая такой реакции от старика, упала навзничь. Фёдор Кузьмич подскочил к ней. Схватил её за волосы. Поднял. Прижал к себе.
— Брось ружьё! — прокричал он. Обожжённая рука пульсировала, и егерь повторил с ещё большей злобой: — Брось!
Чартымаю опять пришлось послушаться. И теперь он был явно обеспокоен происходящим.
Егерь крепко держал Солонго. Дуло револьвера упиралось ей в висок, но девушку беспокоило совсем другое. Она с ужасом смотрела на почерневшую кисть Фёдора Кузьмича — ту самую, что сжимала ей плечо. Видела, как из покрытых коростой трещин активнее засочилась липкая жидкость.
Девушка в отчаянии прошептала что-то на непонятном языке, потом добавила по-русски:
— Он отмечен.
— Вот так! — егерь неправильно понял волнение девушки и усмехнулся. — Не ожидала, правда? Старик ещё что-то может? Ну да. Может. Тебе следовало бежать от меня, как от чумы. Прятаться в самой глубокой яме, а ты сама кинулась ко мне. Ну хорошо, значит, будем играть по моим правилам.