— Безумие… Сол, это безумие! Послушай, что говорит мой отец. Он говорит правду. Я не знаю, что означает ваш Исход. Но догадываюсь, что ничего хорошего. Я не хочу, чтобы ты умирала. Ты должна помочь нам. Уйти с нами. Вы оба ещё можете спастись. Неужели ты не понимаешь?

— Это ты не понимаешь, — с грустью ответила Солонго. — Мы стоим на пороге нашего Дома. Что бы ни случилось, мы вернёмся к Матери. Она здесь. Рядом с нами. И нигде нам не будет так спокойно, как рядом с ней. А там, куда ты меня зовёшь, — последняя смерть. Там всё обман. Холод живёт, где теплее всего. А мрак — где больше горит огней… Пойми…

— Тысяча восемьсот двенадцатый год, — неожиданно в голос заговорил Артём.

— Что? — Сергей Николаевич с подозрением покосился на сына.

— Битва за Новый Орлеан. Последнее сражение Англо-американской войны.

— О чём ты? — быстро прошептала Солонго.

— Кровавое сражение, в котором погибли сотни людей, — продолжал юноша. — Они бились за своих правителей. Бросались друг на друга. Стреляли, резали, кололи. И не знали, что уже несколько недель как подписан мирный договор. Война давно закончилась. Не было ни телефона, ни телеграфа, и солдаты не знали об этом. Все сражались, когда сражаться уже было не за что. Это факт. И то же самое делаешь ты, Джамбул. И втягиваешь в это Сол. Всё кончено.

— Ты не понимаешь, — качнул головой Чартымай.

— Что?!

— Даже если вы говорите правду, это ничего не меняет. Исход — это не конец. Это начало. Начало новой жизни, куда мы войдём очищенными. Ты, Артём, поможешь нам очиститься.

— И что? Что теперь?! — крикнул Сергей Николаевич.

— Ты умрёшь. Это был твой выбор. Твой сын останется с нами. Твоя жена… Марина Викторовна тоже умрёт. Если захочет, то не сразу, а через четыре года. Это её выбор.

— Что… Что это значит? Какие четыре года? О чём ты… Постой… Что вы сделали с Тюриным?

Чартымай с удивлением посмотрел на дочь. Солонго пожала плечами. Сергей Николаевич понял, что они ничего не знают об участи профессора.

Тюрин всё глубже уходил в темноту. Не решался включать фонарь. Иногда наклонялся, чтобы ощупать поверхность пола. Прислонялся к стенкам. Шёл дальше. Он всё ещё тихо посмеивался. Противоречивые мысли и чувства давно смешались в единый пульсирующий комок. Не было ни сил, ни желания в них разбираться. Нужно было идти вперёд. Несмотря ни на что. Профессор боялся, что ему помешают. Преследователи могли уже расправиться с Переваловыми, увидеть, что четвёртый беглец пропал, и отправиться на его поиски.

— Как мило, — улыбаясь, Фёдор Кузьмич вышел из-за валуна.

Обожжённой левой рукой он придерживал на спине увесистый свёрток из перетянутой ремнём куртки. В правой руке у него был револьвер.

Тельняшка на егере висела рваная, грязная. На голове по-прежнему лежала нашлёпка чёрной матерчатой шапки. Шрам на взмокшем лбу казался тёмным, глубоким, был похож на раскол в каменной глыбе.

— Как в старые добрые времена. Экспедиция в поисках Корчагина опять в сборе. Ну, почти. Брось! — крикнул егерь, заметив, как Джамбул стал отводить в его сторону ружьё. — Брось, как бы там тебя ни звали. Одно неверное движение, и ты отправишься к своим поганым праотцам. Это я тебе гарантирую. Держишь мысль? Вот молодец.