— Нет, — качнул головой Чартымай. — Даже если бы это было возможно, я бы тебе не поверил. Тебе не нужны сыновья. Тебе нужен белый нефрит. Добравшись до коней, ты сразу уедешь.

— Обижаешь. Впрочем, мне всё равно, веришь ты мне или нет. Выбора у тебя нет. Одно неверное движение и… Бах!

Фёдор Кузьмич с такой силой надавил на висок Солонго, что она застонала.

— А вы, друзья, — егерь посмотрел на Переваловых, — вы получите по заслугам. Однако я опять буду честен. Вы меня обманули, но оставили мне надежду. Это приятно. Всё-таки вы не стреляли мне в спину. Я тоже подарю вам шанс. Можете уходить. Я вас не держу. Да-да, серьёзно, можете уходить. Только вот тебе, Сергей, придётся потерпеть. Я прострелю тебе ногу. Да. Кажется, ты побледнел? Или это такое освещение? — Фёдор Кузьмич хохотнул. — Очень прошу, не дёргайся. А то могу попасть тебе в живот. Будет неприятно, больно, но ничего. Зато я тебя отпущу.

Сергей Николаевич растерянно посмотрел на Чартымая.

— Стой смирно! Не дрожи, тварь! — заорал егерь и, вытянув руку, прицелился.

Тюрин с опаской попробовал первую из ступеней. Здесь тоннель совсем сузился. Стены и свод, бугристые, с глубокими трещинами, были покрыты холодной слизью. Как и подозревал профессор, ступени, явно выдолбленные тут не одну сотню лет назад, также были затянуты слизью. Упереться было не во что, трогать стены Тюрин не хотел и боялся поскользнуться.

Остановился, пытаясь высветить спуск. Ничего не увидел. Свет быстро слабел, рассеивался, будто ниже начиналась дымка.

— Любопытно… — протянул Тюрин.

Оглянулся назад, к проёму из белого нефрита. Замер. Там стоял один из урухов. Он был совсем не похож на воинов, которых довелось видеть профессору. Вместо доспехов из оленьей кожи на нём была цельная медвежья шкура. Голова медведя капюшоном покрывала макушку. Лицо было вымазано сажей — Тюрин не видел даже глаз. К подошвам, кажется, были привязаны медвежьи лапы.

— Сын Чёрных медведей, — с замиранием сердца прошептал профессор.

Подумал, что видит самого Олохоя, о котором упоминал Толжанай.

Незнакомец стоял на месте.

— Суеверный дурак, — усмехнулся Тюрин. — Значит, нашим легче.

Он едва сдержал смех. Понял, что преследовать его никто не собирается, что идти можно медленно, внимательно высматривая ступеньки. Если хоть одна из них окажется покатой, он непременно поскользнётся.

Тюрин ещё не успел сделать ни одного шага, а туман вокруг сгустился. Теперь фонарь едва выхватывал пространство в два-три метра. Нефритовый проём отдалился, был едва различим. Стоявший в нём силуэт теперь казался обыкновенным истуканом.

— Ну и хорошо, — прошептал Тюрин, надеясь ободрить себя звуком собственного голоса.

Сделал первый шаг.

К его удивлению, ступенька оказалась нескользкой. Слизь упруго приняла ботинок профессора.

Сзади послышалось бормотание. Прислушавшись, Тюрин различил только малопонятные слова:

— Гуар адир адор. Аваа Гуир…

— Какая чудесная архаика, — вздохнул профессор, сожалея, что не может дослушать шамана до конца. Решил, что тот насылает на него какое-то заклятие — надеется остановить чужака, осмелившегося проникнуть в их главное святилище. Такое предположение польстило Тюрину. Он подумал, что с этого эпизода можно будет начать книгу об Урух-Далх. Тут было что-то печальное и аллегоричное.