Так и шёл он, раздумывая, пока не дошёл до «столовой», где нашёл Панову и Малькова. Они ели жареную курицу с печёной тыквой. Панова даже курицу ела не так, как все. Делал она это изящно, почти не пачкаясь, так ещё суметь нужно. Аким подошёл к столу, и Панова спросила:

— Так что, дадут нам топливо или придётся по домам ходить и просить?

— Сказали, что дадут шестьдесят литров. Можно получать.

Женщина взглянула на сержанта, и тот сразу перестал есть, встал из-за стола:

— На складе выдадут?

— Да. — Ответил Саблин.

Он хотел пойти с Мальковым, но Панова остановила его:

— Урядник, останьтесь, сержант сам получит.

— Есть, — машинально ответил Аким и тут же выругал себя за это.

Она ему не командир, а наниматель.

— Садитесь. — Предложила Панова и продолжила обгрызать куриное крыло.

Садиться за белую скатерть и на хлипкий стульчик в грязной и тяжёлой броне было у казаков непринято. Он отодвинул стул, чтобы не пачкать скатерть, и аккуратно сел, чтобы не раздавить стул. Получилось некрасиво. Словно его за стол не пустили, но она не обратила на это внимания.

— Обо мне говорили? — Спросила Панова, вытирая руки салфеткой.

«Ишь ты, ну всё знает. — Подумал Саблин. — Откуда она всё знает?»

— О вас, — ответил он.

— Что спрашивали? — Продолжала она, наливая себе выпить.

— Спрашивали, что мы тут делаем.

— Вы сказали?

— Ну а чего мне врать, конечно, сказал, так они нас ещё и похвалили.

— А про меня что вам сказали?

— Сказали, что вы с островов.

— Прелестно, а вы сами до этого не додумались? — Она усмехнулась.

— Я думал, что вы из города, — ответил он.

И Панова вдруг рассмеялась, звонко и громко, так, что все в столовой посмотрели в их строну.

— Ах, вы меня уморили, урядник, — продолжала заливаться она, — вы прелесть, Аким, просто прелесть, вот только никогда вам не служить в Особом Отделе.

Как ни странно, всё это показалось Саблину обидным. И слова эти, и снисходительный смех, и даже слово «прелесть». Что за мерзкое словечко, да ещё так громко она его повторяла, что официантки, стоявшие невдалеке, понимающе улыбались, слыша, как она фамильярничает с ним. Хотя были они все китаянки.

— Ладно, не дуйтесь, — все ещё посмеиваясь, продолжала она, — я вам комнату заказала. Будете спать на кровати, а не в лодке. И баню. Вы любите баню?

Глупо спрашивать это, кто ж не любит баню.

— И открыла кредит, любая еда, любые напитки. Всё что захотите.

Интересно, это всё ещё она насчёт оскорблений не успокоится или божиться, что он уйдёт и не поедет с ней на Турухан?

— Помыться мне надо, — буркнул Аким, вставая.

— Конечно, — она достала сигареты, — ваша комната «девять». Как помоетесь, так приходите сюда. Поешьте что-нибудь, тут неплохая еда.

Чёрта с два, ему вообще не хотелось с ней сидеть.

Он встал и сказал:

— Закажу себе еду в комнату. Если можно, конечно.

Комната не маленькая, тут и кровать, и стол у окна, и два стула. Кондиционера нет, но есть общий воздуховод, и из него льётся прохлада. В помещении приятные двадцать семь градусов. После бани и хорошей еды он развалился на кровати и курил. Отлично себя чувствовал, пускал дым в потолок и размышлял, как поймать ту жабу, что ещё бегает где-то по Турухану. Теперь он собирался её загонять, пусть хоть сутки её гонять по болоту придётся, но стрелять он больше не будет, ну, во всяком случае, в «слепую» не будет. Он не собирался рисковать ещё раз и упускать большую лодку с мощным мотором. Да, и, честно говоря, не хотел он ещё раз видеть Панову в гневе. Уж больно это неприятное зрелище.