— Погодь-ка! — сказал Васька, когда они прошагали оврагом довольно долго. — Погодь!

И полез по склону. Димка испугался, что опять останется один, и стал карабкаться следом за ним. Высунул голову. Оказывается, они обошли склад с другой стороны.

Здесь близко видна была улица, а на ней слышался шум танковых моторов.

— Васька! — прошептал Димка, и тот дернулся.

— Тихо! — прошипел товарищ так остервенело, что Димка в страхе замолчал.

А Васька лежал долго, шевелил губами, что-то бормотал, а потом опять скатился в овраг. Губы его растянулись в улыбке. Он посмотрел на Димку, словно впервые увидел его.

— Есть хочешь? На!

— Васька!..

Димка обеими руками ухватил хлеб и луковицу, стал есть, давясь и чавкая, а Васька печально смотрел на него и больше не улыбался.

— Спасибо, — мигом проглотил последний кусок Димка. — И только тут опомнился: — Ой, а ты-то как же?!

Стыд ожег его щеки: сам все съел, ничего не оставил другу!

— Ничего! — успокоил Васька. — Ничего… Пошли!

Они вошли в кусты, которые сухо шуршали и трещали.

Вдруг из глубины кустарника навстречу им шагнула женщина, показавшаяся Димке знакомой.

— Стой! — приказал ему Васька и, подойдя к женщине, о чем-то пошептался с ней.

Потом женщина скрылась в кустах, а Васька вернулся к Димке.

— Ой, это же она! Помнишь? — обрадовался мальчишка. — Ну, дочка Мартынюка! Да? Нюрка!

Глаза Васьки стали жестокими и злыми.

— Дурак! — отрезал он. — Какая тебе дочка! Вот болван! Болтун чертов!

— Вась, а Вась, — пробормотал Димка примирительно, — я и вправду дурак… Мне показалось…

— А когда кажется, креститься надо! — отрезал Васька уже более мягким тоном.

Димка уже не понимал, сколько они шли и куда ведет его неутомимый Васька. Ноги его цеплялись за корни и бугорки, и Васька то и дело недовольно останавливался и смотрел на него, хмуря брови.

Наконец вошли они в темный глубокий овраг, в котором еще плавала серая предрассветная муть. В застоявшемся воздухе никакого движения, пахло сыростью и тиной. Над ручьем, струящимся на дне балки, клубился туман. Ниже по ручью темнели норы, и Димка догадался: здесь живут люди.

Димка увидел женщин, которые искали что-то на склонах, поросших травой. Слабо дымили две печки, грубо сложенные. Девочка лет пяти сидела на бревне и сосредоточенно толкла что-то в медной ступке. Она подняла на Димку внимательный недетский взгляд, и мальчишка медленно опустился перед ней на колени:

— Леночка! Здравствуй! Ты помнишь меня? Я — Димка! Димка!

Девочка разжала тонкие губы, сказала медленно, равнодушно:

— Димка…

— Ну да! Еще собака у меня была, помнишь? Рекс?

Глаза девочки на минуту оживились, она сказала побыстрей:

— Мягкая…

— Мягкая, мягкая! — обрадовался Димка. — Мягкая!

— Здравствуй, Леночка! — появился как из-под земли Васька и протянул ей горбушку хлеба.

Девочка откусила кусочек, остальной хлеб отдала Ваське. Тот замахал руками:

— Не! Это тебе! Всё! Ешь, ешь! Я вот как налопался!

— Спасибо. — Девочка кусала хлеб и смотрела на Ваську, тот отворачивался, прятал глаза.

— Вася, ты маму не нашел, нет?

— Найду! — не поворачиваясь, горячо отвечал Васька. — Знаешь, как в городе! Все развалено! Но я найду!