Это всегда самое неприятное. Софи еще только начала, когда я почувствовал, что она вся дрожит. Ее пальцы, сжимавшие мой локоть, тряслись от нерешительности.
– Если… ты… сейчас… выпустишь мой… локоть… я… я заору, – выдавил я.
– Ох… – слабо простонала она, но пальцы ее, слава богу, сжались сильнее. Пытка продолжалась. Оба мы не издавали ни звука, кроме тяжелого пыхтения. В какой-то момент всегда кажется, что рука больше не сдвинется ни на волос, а плечо по-прежнему не встает на место. Отчаянный момент.
И вот он настал.
– Бесполезно, – сказала Софи. – Не получается.
– Давай!
– Не могу!
– Еще… еще полдюйма.
– О нет!
Но она все же собралась с духом и продолжала трудиться.
Щелчок, раздавшийся, когда головка кости подошла к гнезду, застал Софи врасплох.
– Теперь поднимай запястье… только не очень быстро…
Еще два жутких щелчка, показавшиеся мне сладчайшей музыкой. Чертей загнали на место. Я встал и улыбнулся от души.
– Ну, вот и все. Спасибо тебе большое.
Она была ошеломлена.
– Что, боль действительно проходит вот так… вот так сразу?
– Да, вот так сразу.
Софи посмотрела на меня, увидела, как я переменился, и глаза ее наполнились слезами. Я обнял ее правой рукой и прижал к себе.
– Ну почему ты не сделаешь эту чертову операцию? – спросила она.
– Ну, без особой необходимости меня на операционный стол тягачом не затащишь.
Софи шмыгнула носом.
– Ты просто трус!
– Ужасный.
Мы прошли в кабинет Вика и остановились в дверях. Вик лежал у окна ничком, и спина его сиреневой рубашки была отвратительного блестяще-алого цвета.
Что бы Вик ни сделал мне, я отплатил ему гораздо худшим. Он погиб – из-за давления, которое оказывал на него я. Я подумал, что, наверное, никогда не избавлюсь от гнетущего чувства вины и раскаяния.
– Я почти разглядел того, кто его убил, – сказал я.
– Почти?
– Считай, что разглядел.
Неясный силуэт четко вписывался в общую картину. Мозаика сложилась.
Мы вышли из комнаты.
Снаружи раздался звук подъехавшей машины. Хлопнули дверцы, послышались тяжелые шаги двух или трех человек…
– Полиция! – с облегчением выдохнула Софи.
Я кивнул.
– Только не говори ничего лишнего. Если они начнут разбираться с нашими с Виком неурядицами, мы проторчим тут всю ночь.
– Ты беспринципная тварь!
– Нет, просто лентяй…
– Да уж, я заметила.
Полицейские держались, как всегда, равнодушно. Сочувствие они приберегают для старушек и потерявшихся малышей. Они заглянули в кабинет, вызвали по телефону подкрепление и довольно сурово принялись расспрашивать нас, что мы, собственно, тут забыли. Я подавил раздраженное желание напомнить им, что мы могли бы преспокойно уехать и предоставить найти Вика кому-нибудь другому. Доброе дело наказуемо.
И тогда, и позднее, когда прибыло начальство, мы старались давать минимум информации и вообще держали язык за зубами. В общем, сказал я полицейским примерно следующее:
– Когда я пришел сюда, в передней части дома света не было. Я немного знаю дом. Я обошел его, чтобы посмотреть, у себя ли Вик. Мы с ним вроде как договаривались встретиться в шесть вечера, минут на пять. Я вез мисс Рэндольф домой, в Ишер, и по дороге завернул к Вику. Машину я оставил на шоссе и к дому подошел пешком. В кабинете горел свет. Я увидел, как Вик привалился к окну, а потом упал. Я побежал к входу в дом, чтобы попытаться ему помочь. Перед домом стоял «Форд-Кортина» светлого цвета. Он умчался прочь, но я все же успел разглядеть того, кто сидел за рулем. Я его узнал.