Во многих местах произошли локальные мелкие мятежи и беспорядки, но в общенациональное восстание они так и не вылились, лидеров чартистов в массовом порядке арестовывали, так что вскоре организация если не развалилась, то какое-то время существовала как некое непонятное движение, в котором участвовали «чартисты-христиане», «чартисты-просветители» и даже «чартисты-трезвенники».
Однако на свободе остался О’Коннор – правда, отказавшийся от прежних силовых методов. В июле 1840 г. он образовал Национальную чартистскую ассоциацию. Снова по всей стране прошли митинги, на которых собирали подписи под новой хартией. На этот раз их было гораздо больше – примерно 3 317 702. И снова палата общин ее отвергла 287 голосами «против», 49 «за».
По всей стране прокатилась волна забастовок. Чартисты призывали не выходить на работу, пока власти не признают хартию, которую уже называли Народной хартией, с большими на то основаниями (если учесть, что все население Англии, выключая женщин и детей, составляло 19 миллионов). Какое-то время чартисты и тред-юнионы выступали единым фронтом, но продлилось это недолго, начались разногласия, единой стратегии борьбы не было, и в конце концов дошло до того, что сам О’Коннор, прежде непримиримый радикал, через свою газету призвал к прекращению забастовок. Полторы тысячи забастовщиков были арестованы, 79 из них влепили австралийскую каторгу…
У чартистов наступил глубокий кризис и идейный разброд. У многих опустились руки, и они оставили движение. Другие стали бороться за более реалистичные, как им казалось, цели – введение 10-часового рабочего дня, отмену «зерновых законов». О’Коннор, то ли от безнадежности, то ли потеряв всякие ориентиры, выдвинул идею так называемого «земельного проекта», ставившего целью превратить рабочих в мелких фермеров, выделив каждому дом, три акра земли и несколько голов скота. Идея была утопическая, мягко говоря. Можно выразиться и жестче. Разумеется, она очень быстро провалилась – кое-какие пожертвования удалось собрать, кое-кого из рабочих заинтересовать, но когда деньги кончились, «земельный проект» умер естественной смертью, чего и следовало ожидать – не те времена все же стояли на дворе…
Несколько лет стояла тишина. Потом наступил 1848 г., когда едва ли не по всей Европе прокатилась волна революционных бурь. Во Франции король Луи-Филипп вообще лишился трона, во многих государствах, особенно в германских, правители вынуждены были предоставить подданным некоторые конституционные гарантии – причем некоторые повторяли иные из шести пунктов Народной хартии.
Чартистов это крайне приободрило – и в первую очередь О’Коннора, к этому времени ставшего членом палаты общин. Он начал кампанию за сбор подписей под новой хартией, на этот раз состоявшей уже только из пяти пунктов. О’Коннор настоял на том, чтобы требование о тайном голосовании сняли. Одновременно избрали новый чартистский съезд-конвент, разработавший два варианта, на случай, если парламент отвергнет хартию вновь: либо конвент объявит себя постоянным органом власти, провозгласит Народную хартию главным законом страны, либо на митингах изберут народный парламент, который через голову парламента прежнего вручит петицию самой королеве Виктории и будет заседать до официального признания хартии. После долгих дискуссий приняли второй вариант как более реалистичный.