«Когда маленькая была, видела экранизацию Брэдбери про электронную бабушку, что ли, и там была такая широкая заводская труба, в телеспектакле сказали, что это фабрика облаков. Так вот, я вижу эту трубу в Тагиле, и для меня это до сих пор — фабрика облаков, даже не интересовалась, что это на самом деле. И со всем городом так. На таком тагильском скелете прежнего города все по-прежнему у меня в памяти насажено, до сих пор на углу Мира и Ленина вижу призрак той женщины, что беляшами торговала из металлического ящика».

«И автовокзал совсем другой, а, кажется, что тот самый», — сказала она, купив билет и будто опомнившись, что нужно говорить. «Когда с мамой ездили в Свердловск к дяде, тут на стене такая электронная карта была, а здесь, слева от дверей два автомата для газированной воды стояли. А затем поехали к подруге в Камышлов, а тут такой буквально филиал ада был с мутными стеклами, какими-то сомнительными людьми, сыростью, даже зимой, и какими-то портянками пахло, разве что не ходили люди в зипунах, не искали с чайником, где бы кипяточком запастись. Нет, этот взгляд, мне кажется, никакими линзами текстов не исказить, что-то есть в сердцевине взгляда. И ты тоже там с этими здоровенными черными электронными часами на руке».

«Я их утопил чуть ли не вместе с собой, когда на пруду плавали, и ребята лодку перевернули», — сказал Слава.

Она с удовольствием померзла еще, постояв со Славой на площадке для курильщиков, после чего, когда наступило время посадки, они стали торопливо обмениваться номерами телефонов, не сообразив в этой суете, что без проблем найдут друг друга в интернете, потому что выглядело это как прощание, что чуть ли не в другую страну отправлялась Лена или чуть ли не в какой-то дикой стране оставался Слава. «Обязательно надо тебя с Володей познакомить и с девочками, приезжай обязательно со своими», — почти приказывала Лена в укорачивающейся до билетного контролера очереди.

«Я с удовольствием, но как вы им объясните наше знакомство?» — спросил Слава.

«Как-нибудь объясню», — сказала Лена.

«Как все же здорово про них сказано у авантюриста», — подумала она, засыпая в автобусе, а затем, проснувшись уже и угадывая приметы приближающегося Екатеринбурга, крутила в голове эти две строчки, что запали ей в память из стишков со второго листка, который дал ей Слава. Лене потом казалось, что именно эти две строки подтолкнули ее к тому, чтобы первым делом заявить Владимиру, как только они оказались вместе этим утром, что она, кажется, знает, с кем свести по-прежнему одинокую Машу, чтобы ей не было скучно, хотя знакомство будет крайне сомнительным.

А затем она рассказала ему все. И про летнюю ночь, и про первую строку о воздухе и поезде, даже не представляя, что помнит едва ли не весь текст, и от этой первой строки довела свой рассказ до случая, что произошел буквально на днях, а Владимир сидел и слушал, чтобы сказать затем: «Если они помогли сделать так, как это сейчас у нас все, то я даже не знаю, от меня раздаваться может в ответ только благодарность. Что тут еще скажешь?» «Помоги мне Вова», — сказала Лена. Ей казалось, что так подействовала эта медленная инъекция из двух строк умершего в канадской избушке стихотворца: «Что готический стиль победит, как школа, Как возможность торчать, избежав укола», ей казалось, что именно этот укол и добил в итоге Снаружа, и она не хотела так. То есть вряд ли могла, но все равно не хотела.