Ортодоксальные отцы Церкви резко возражали против такого подхода. Для них Иисус был не только человеком, но и Богом: если он не был Богом, как он мог полностью следовать воле Божьей? Если он был только человеком, как он мог умереть за грехи мира? А значит, Иисус был и человеком, и Богом.

Приблизительно через столетие после короткого взлета Маркиона и Феодота, в большей части христианского мира сложилось мнение, что каждый из них в чем-то целиком прав, а в чем-то целиком ошибается. Маркиониты правильно сказали, что Иисус был Богом, но ошиблись, отрицая его человеческую природу. Феодотиане правильно учили, что Иисус был человеком, но впали в заблуждение, не считая его Богом. Сформировался консенсус: Иисус был одновременно человеком и Богом. А со временем стало считаться, что Иисус был не наполовину Богом, наполовину человеком, а полностью Богом и полностью человеком.

Первым официальным церковным собранием, созванным для обсуждения богословских вопросов о природе Христа, стал знаменитый Никейский собор (325 год). На него съехались епископы со всей христианской ойкумены. Вопреки тому что иногда можно прочесть – в бесценной классике вроде «Кода да Винчи», – все участники уже считали Христа Богом и человеком.^>21 Но возникал вопрос: как он может быть Богом, если Бог един? Может, он – некое второстепенное божество, подчиненное Богу Отцу, созданное им в незапамятном прошлом? Или Христос во всех отношениях соравен и совечен Богу Отцу? Таковы были два основных предположения. В итоге на Соборе победила вторая, которая и стала господствующей/ортодоксальной точкой зрения Церкви.

Понятно, что всякий, кто считает Иисуса Богочеловеком из плоти и крови, соравным Отцу, «помнит» его жизнь иначе, чем тот, кто считает Иисуса только человеком (хотя и наделенным силой свыше) или только Богом (хотя и имевшим вид человека). Для епископов Никейского собора Иисус был воистину Богом во плоти. Он жил и учил, умер и воскрес как человек, но не простой смертный, а Богочеловек. Эти епископы и их последователи уже не помнили те аспекты жизни Иисуса, в которых Иисус выглядел, как и все мы, по-человечески несовершенным, – аспекты, известные его родственникам, друзьям и даже ученикам. Люди, знавшие Иисуса, либо не передали данную информацию, либо она была впоследствии утрачена.

Память об Иисусе как о вечном Боге, который в виде человека ходил по земле, оказалась под влиянием поздних богословских идей. Она сильно отличается от памяти авторов первых двух веков, которых мы разбирали в двух предыдущих главах.^>22 Впрочем, и ранние воспоминания отличались друг от друга. Причину мы уже знаем: многие различия обусловлены природой памяти. Память – это не только информация и опыт пережитого. Она во многом завязана на настоящее. То, как мы помним прошлое, тесно взаимосвязано с нашим нынешним опытом. Поэтому у нас нет прямого и непосредственного доступа к прошлому. Наше сознание обращается к нему лишь через несовершенные и эластичные процессы памяти.