– Не тебе меня судить, легавый. Отпусти нас, дай уйти и больше никто не пострадает.
– Из-за тебя уже пострадали. Поезд сошёл с рельсов, погибли девять человек.
– Туда им и дорога, – зло бросил он.
– То есть ты признаёшь, что эта диверсия – твоих рук дело? – уставился я на него.
– А ты что – надписи на шпалах не видел? Конечно, моих, – с гордостью заявил Мамай. – Убедились, что ЦКШ – это сила? А, если ты нас не отпустишь, скоро будет и десятый труп. Давай, мусор, решайся!
Ситуация складывалась откровенно патовая. Выпускать этих гопников на улицу – себе дороже. Где я их потом разыщу? Мамай уже успел войти во вкус крови, таких бед наворотит, что крушение состава покажется цветочками…
Но и девку, какой бы она шалавой ни была, тоже жалко. Моральное разложение – моральным разложением, однако человеком-то она осталась, пусть и непутёвым.
Выбора нет.
Я – ни хрена не снайпер, в глаз белки со ста шагов не попадаю. Однако бывают такие обстоятельства, в которых – хочешь или не хочешь, всё равно придётся стать «ворошиловским стрелком».
– Твоя взяла, – покорно объявил я и тут же вскинул руку и выстрелил Мамаю в лоб.
Всё это произошло так быстро, что главарь этой шайки даже среагировать не успел. Его, мёртвого, откинуло на спину, револьвер вывалился из рук и покатился по полу.
Девушка пронзительно завизжала, от её визга закладывало уши.
– Всё позади, успокойся, – сказал я, поморщившись. – Мамай на том свете и больше тебе ничего не сделает.
Честно говоря, я ожидал любого исхода событий, в том числе и то, что она накинется на меня – бывали в моём богатом прошлом и такие вещи, когда вместо слов благодарности мне исцарапали лицо.
Однако это явно не тот случай. Истерика у заложницы закончилась столь же стремительно, как и началась.
Четвёрка гопников попробовала дёрнуться, но я угрожающе повёл стволом «нагана».
– Не советую!
– Слушай, милиционер, чего тебе от нас надо? – проскулил один из них – жёлтый на лицо и худощавый. – Поезд – это не наша затея. И даже не Мамая.
Он бросил затравленный взгляд на труп бывшего главаря.
– Так-так, а чей же? – заинтересовался я.
Мой револьвер по-прежнему, был направлен в их сторону.
– Нам заплатили, причём хорошо.
– Кто?
– Мужик какой-то.
– Имя его знаешь?
– Нет. Он нам не представлялся. Мамай его хорошо знал в прошлом. Вроде как приятель его папашки, бывшего жандарма. Может, и сам в прошлом жандарм. Он деньги дал и надоумил, как можно поезд под откос пустить.
– И вы на это пошли…
– Мамай сказал, что будет весело.
– Надписи на шпалах тоже тот мужик сказал сделать?
– Это уже сам Мамай велел. Мужик ему ничего такого не говорил. Он вроде вообще хотел, чтобы всё по секрету было. Мы поначалу так и хотели, а потом Мамай сказал, что надо о себе заявить как положено, и велел шпалы подписать. Дескать, пусть знают наших и боятся.
– Ну вы и придурки! – ругнулся Леонов.
– Не спеши, Пантелей. Этого они ещё в суде наслушаются: от родственников тех, кто в том поезде погиб, – сказал я.
– Суд… Какой суд? – испугался жёлтый.
– Наш, советский. Ты что думал – тебя по головке за диверсию погладят? У вас есть только одна возможность облегчить свою участь – рассказать, всё как было.