************************************************

Ася

— Богдан! — срываюсь с места, как только мои руки освобождают от наручников.

Он сидит на корточках у стены, дезориентировано глядя вокруг. Зрачки словно не успевают за поворотом головы. Без своей шевелюры он выглядит моложе. А с повязкой на голове ещё и сильно уязвимее. Бледный, просто ужас! Мне хочется порыдать от этой картины. Я присаживаюсь рядом с ним, обнимаю за руку и кладу ему голову на плечо.

— Что случилось-то? — суетятся две женщины с нашатырем возле лежащего на полу Лобова. — Он хоть живой?

— Ступеньки скользкие, — не моргнув глазом врёт Миша. — Вот он челюстью и поймал несколько.

— Ужас какой! — причитают женщины. — Скорую хоть вызвали?

— Обязательно…

А я успокаивающе глажу по предплечью своего Питбуля. Бедный мой… Досталась я на его голову.

— Девушка, Вы кто? — скрашивает на меня подозрительный взгляд.

Волоски по всему телу становятся дыбом от ужаса. Опять забыл?! Губы мои обиженно подрагивают, я отстраняюсь, не зная, что сказать. На глаза наворачиваются слёзы.

— Да шучу я… — измучено улыбается. — Но расстроилась ты обнадеживающе. Хорошо…

Закрывает глаза.

— Что — "хорошо"?! — замахиваюсь в эмоциях в поиске — куда бы ему врезать.

Но бить его никуда нельзя. Он и так "битый". Поэтому, опять глажу. Ладно уж…

— Есть надежда, что чувства мои взаимны, — не открывая глаз, протягивает мне колечко.

Ныряю в него пальчиком. В груди немного расслабляется.

— Дурак… — сетую я на всё сразу, обнимая, ложусь обратно на плечо.

— Это бесспорно. Но иногда иначе никак.

— Что теперь будет?

— Разберёмся.

Маша, настороженно поглядывая на отключившегося Лобова, говорит по телефону.

— Дядь Лёша, ну Вы же всё можете… Вы же практически Великий Гудвин! Нет, мозги Мише не надо, — закатывает она глаза. — Вы же хотели громко на пенсию уйти, ну куда уж громче — прокурорское расследование как там?…

— Должностных преступлений руководства МВД, — подсказывает ей Медведев.

— Я не кровожадная! Просто он человек плохой. А у оперов все материалы собраны. Богдан Максимович собрал. Там… Сколько? — шёпотом к Мише.

— Четыре дела, — подсказывает тот.

— Много, короче! — продолжает Маша. — Я? А что я не человек? Он Мишу несправедливо с должности снял. Теперь вот — Богдана Максимовича… А Богдан Максимович — герой. Он на войне был! У Айдарова уже целое расследование по всем эпизодам. Только подпишите "сверху" они сами всё дальше сделают! Ну, пожалуйста!.. — совершенно по-детски упрашивает она. — Что Вам стоит? Это же дело хорошее, справедливое… А я сына Алексеем назову!

— Запрещённый приём, — смеются тихо опера.

И, видимо, он срабатывает, Маша начинает улыбаться.

— Я трубочку Мише передам, ладно?

Миша забирает телефон, уходит в кабинет.

Мне интуитивно становится спокойнее за Богдана. Обняв его за шею, нацеловываю в бритый висок.

— Я тебя люблю… — пьянея от признания шепчу ему в ухо.

Он прижимает мою ладонь к губам.

И мы так и сидим. На старой обшарпанной дорожке в длинном коридоре. Рядом с нами толпа народу, пятно крови. И стонущий Лобов.

Врачи со Скорой, закрепив сломанную челюсть, поднимают Лобова на носилки.