Жалко, трубу отдала. Сейчас бы двинула про меж этих поросячьих глазок!

Меня дергает за локоть и подтягивает к себе ближе один из полицейских. Лобов с угрозой поглядывая на меня исподлобья, отвечает на звонок телефона.

— Беда… — бормочет Геннадий.

— В комнату допросов ее, — распоряжается Лобов. — Я её сам… допрошу.

Бросает взгляд на часы.

— Сразу, после проверки.

Комната допросов не здесь, меня уводят от полуопера через дорогу в другое здание. В комнате, все как в фильмах. Серые стены. И даже зеркало на стене. А еще стальной стол посередине и на нем приварена петелька. Наручники, которыми я снова скованна, пристегивают к этой петле.

В открытых дверях, сложив руки на груди, стоят Миша Медведев и мой неслучившийся спаситель — Крольков. Недовольно поджав губы переглядываются. Не могут помочь?

Я ложусь щекой на холодный стол. Ну вот и всё…

Богдан

— Что это? — смотрю я на заряженный шприц.

— Успокоительное.

— Я спокоен.

На самом деле — нет.

— Это миорелаксанты, чтобы…

— Релакса достаточно. Вы извините. Но не нужно. И так башня не работает.

— Врач прописал, значит, спорить не надо.

— Вот и не будем.

— Вы нарушаете режим и предписания. После серьёзной операции.

Да я вообще пациент сложный и неприятный. Ненавижу это всё.

— Вы идите. На мне всё само как на собаке заживает. Я с врачом сам поговорю.

— Ольга Михайловна! — выходит недовольная медсестра в коридор. — У нас тут пациент капризничает после операции…

Оставьте меня в покое!

Сжимаю виски, пытаясь собрать чехарду из воспоминаний в единую картинку.

Ася…

Агния…

Синичка…

Снегурочка…

Асенька…

Губы…

Пальчики…

Взгляд светлый…

И почему-то мой хмурый портрет мелом с демоническими рогами. Обижал я тебя? Ну бывает у меня, у дурня, такие припадки на старых дрожжах после неудачного брака. А кто такой Аркадий? Был же какой-то Аркадий…

Холодно. Пальцы немеют. По телу бродит сонм неприятных и болевых ощущений. Голова ноет. Веду рукой по бритому черепу. Натыкаюсь пальцами на широкий пластырь.

Вот хочется своей многострадальной головой на колени к Птичке-Синичке, а не вот это всё. Питбули — псы тактильные. И мне так этого не хватает… Женских рук.

"Бесчувственный"… — звучит в голове её голос. Она говорила мне так? Почему?

Марина, когда хотела зацепить, тоже так говорила. И это цепляло, да. А потом — перестало. Но из уст Аси снова по-больному.

Внутри тревога. Словно меня нет там, где я обязательно должен быть.

Она нарастает…

И когда заходит врач, я снова отказываюсь от лечения. Потому что оно меня срубит. А мне очень куда-то нужно. Я просто не могу вспомнить куда и почему. Но зато вспоминаю, как Ася отважно рванула спасать Аришу от собак. А потом плакала на кухне от небольшого ожога. А я её целовал…

В груди трепещет. Такое странное чувство. Человека почти не знаешь, только несколько ярких воспоминаний, а тебя топит от… любви и нежности.

Как позвонить-то ей?!

— Папа!

Стараясь не крутить головой, разворачиваюсь всем корпусом.

Ариша. Шапку держит в руке. Лохматые кудряшки стоят абажуром.

— Плутона влачи не пускают! А я убежала! А маму заблали! Сколее… Бежим! — возбуждённо выпаливает она. — Сколее!