— Ну все, малыш, все, — он поднялся с дивана. Она испуганно вцепилась в его руку.

— Ты куда?

— Водички тебе принести.

Она отпустила руку, горько всхлипнула:

— Спасибо, Костенька. Ты прости меня.

— За что, малыш?

— За истерику… — Ну что ты, девочка, такое говоришь? — Он растроганно улыбнулся. — Тебе воды или соку? А может, чайку поставить?

— Просто воды, минералки холодненькой. Он вернулся со стаканом. Маргоша уже не так сильно плакала. В глазах еще стояли слезы, но не было этих ужасных, судорожных всхлипов, от которых сердце переворачивалось. Она сидела на диване в гостиной, поджав ноги, кутаясь в теплый махровый халат. Она недавно вымыла голову, и волосы еще не высохли. Константин Иванович очень любил запах ее влажных волос и, опустившись рядом на диван, уткнулся в них лицом.

— А они точно знают, что это Оля? Что тебе сказал генерал? — спросила Маргоша, залпом выпив минералку.

— Да, малыш. Там все очевидно. У нее нашли пистолет, тот самый, из которого… и еще есть улики! Уфимцев сказал, подробности при встрече.

— У Оли был пистолет?! Ужас какой… если бы я знала… — Она судорожно всхлипнула, и Константин! Иванович испугался, что сейчас опять разрыдается.

— Ну что бы ты могла сделать? Так нельзя, малыш. Ты же у меня сильная девочка, я еще ни разу не видел, чтобы ты так плакала. Мне прямо страшно за тебя, за твои нервы.

— Хорошо, Костенька, я сейчас успокоюсь. А когда ее арестовали?

— В понедельник, рано утром.

— В понедельник?! — Маргоша сильно вздрогнула и побледнела.

Константин Иванович заметил, что глаза ее моментально высохли.

— Почему ты так испугалась? — удивленно спросил он.

— Нет, — она расслабленно откинулась на спинку дивана, — я не испугалась, просто… Ну, понимаешь, даже не знаю, как тебе объяснить. Это слишком уж символично, что ее арестовали в день похорон. Даже жутко делается. Оля ведь очень мнительная, она склонна ко всякой мистике, она вообще странный и, по большому счету, глубоко несчастный человек. У нее сумасшедшая бабушка и больше никого.

— Да уж, несчастный человек, — горько усмехнулся Константин Иванович, — выстрелила в моего мальчика, как профессиональный киллер. Неужели тебе ее жалко?

— Мне пока трудно все это осмыслить, уместить в голове, — тихо призналась Маргоша. — А Катя уже знает? Ей сообщили?

— Понятия не имею. Об этом мы с генералом не говорили. Ты, кстати, вчера звонила ей?

— Да, я оставила сообщение на автоответчике.

— Странно, что она не перезвонила. И странно, что сейчас ее нет дома.

— Ну мало ли, какие у нее дела, — пожала плечами Маргоша, — тоже ведь своя личная жизнь.

— Этого-то я и боюсь, — тихо и задумчиво произнес Константин Иванович, — боюсь, кто-нибудь настроит ее заранее… — А ты думаешь, она так легко поддается внушению? Вообще, объясни мне толком, чего ты боишься?

— Если бы я мог самому себе это толком объяснить… Просто какое-то тревожное чувство. Ведь нет завещания, и речь идет о таких деньгах… Всякие могут быть неожиданности.

— Но ведь в любом случае, к твоей части прибавляется две трети. Это шестьдесят процентов. Считай, казино твое. Ты все равно ее вытеснишь, если она начнет дурить. Да и не начнет она. Ты ее знаешь, сам говорил, у нее хватит ума понять, что с нами лучше не ссориться, если она хочет сохранить свой театр. При шестидесяти процентах театр тоже в твоих руках. — Маргоша погладила его по щеке. — Не надо волноваться заранее. Мы ведь пока еще с ней не говорили.