– А… это, так сказать… история нашей… галереи. Вот репортаж с открытия. Вот… это, кажется, выставка Бенуа. Это, ну… это Фиона Ксаверьевна с директором музея Орсе в Париже, а это… Если хотите, я спрошу у Фионы Ксаверьевны, она может рассказать подробнее, наверное…

– Нет, спасибо, – отказался Белоключевский, но почему-то сунулся еще ближе к стенду и некоторое время рассматривал плакаты и фотографии, а потом повернулся к дамам и сказал громко: – Большое спасибо. Думаю, что я увидел все, что хотел.

– Вы почти ничего не посмотрели, – заметила Фиона.

– У нас мало времени, но я непременно специально еще заеду. Когда буду более свободен.

– Я всегда буду вам рада, Дмитрий Петрович. Мы будем рады. Жаль, что мои молодые родственницы раньше не просветили меня в отношении… знакомства с вами.

– Боюсь, это ничего бы не изменило, – вдруг сказал Белоключевский галантно. Галантность прозвучала насмешкой, и Фиона ее проглотила, не моргнув глазом.

Лиза смотрела все представление, боясь пропустить слово или жест.

Никогда на ее памяти Дунькина свекровь не выглядела такой… почтительно-заинтересованной, такой взволнованной и старающейся угодить.

Кому?! Ее соседу в дохе и высоких башмаках со шнуровкой?! Бывшему зэку, бывшему олигарху, бывшему главе компании «Черное золото»?!

В настоящем у Белоключевского были только Лиза, бревенчатый домик, упирающийся крышей в Большую Медведицу, виски в бывшем подсвечнике, широкая лопата, которой он разгребал на участке снег, и вечная сигарета в грубых неухоженных пальцах. Все остальное было в прошлом, неужели Фиона этого не понимает, или, наоборот, она понимает что-то такое, что недоступно ни Дуньке, ни Лизе?!

Из Фиониного кабинета выскочила Дунька. Она размахивала сумочкой и на ходу засовывала руку в рукав, и семенила, чтобы не поскользнуться на высоких каблучищах.

– До свидания, – попрощался Белоключевский и не двинулся с места – стоял и ждал, пока Дунька и Лиза попрощаются со всей компанией, и, только пропустив их вперед, пошел следом.

– А он ничего, – шепнула Дунька, перехватывая ремень сумки, которая скользила с гладкого меха шубы. – Я думала, что все хуже.

– Хуже некуда. – Лиза обернулась и уперлась в него взглядом. Он смотрел на нее в упор, не отводя очень темных, почти черных глаз. Она моментально смутилась, как девочка, и взяла сестру под руку. – Наверное, я его люблю.

– С ума, что ль, сошла, Лизка?!

– А что мне делать?!

– Как что?! Немедленно прекратить всю эту ерунду! Как ты можешь его любить, когда ты его совсем не знаешь!

– Да наплевать мне, знаю я его или нет! Я его люблю. Наверное.

– Лизка, я все скажу папе, он приедет и запрет тебя на замок в квартире!

– Посмей только. Мне сто лет в обед, я сама себе хозяйка.

– Я тоже считала, что любила, когда выходила за своего кренделя, и вон что вышло! Не смей даже думать ни про какую любовь, и вообще он подозрительный тип!

– Я все слышу, – вдруг сказал негромко этот самый тип. – Вы особенно не увлекайтесь.

– Черт побери, – под нос себе пробормотала Дунька. И громко: – А раньше вы не могли сказать?!

– Не мог, – отозвался Белоключевский. Вспыхнули и погасли фары его огромной машины, щелкнули замки. – Как же я мог сказать, если подслушивал! Я бы тогда не смог подслушивать.