— Ну чего же ты сразу в гостиную не сбежала или на шкаф не спряталась, — разгадав мой манёвр, грустно ухмыляется Буров, — Приятного аппетита… — ставит передо мной тарелку с румяными и ароматными пельменями, — Сметаны нет.

— Спасибо… — я беру в руки вилку, — А ты не будешь со мной? — провожаю глазами, как он накрывает остатки еды крышкой и моет руки.

— А мне точно можно? — ещё одна грустная ухмылка, — Ты не сбежишь к соседям?

— Мне даже страшно представить кто твои соседи… — неопределённо качаю головой и, наконец, отправляю в рот еду, — Ммм… — не могу сдержаться и мычу от удовольствия, прикрывая глаза, — Вкусно…

— Я рад, что тебе понравилось, — Миша садится с тарелкой за стол напротив меня, и следующие несколько минут мы просто едим, как обедают все обычные семейные пары.

— Миш… — я, облизывая губы, решаюсь на вопрос, — А этот Зорин… Мне кажется, что он тебя хорошо знает.

Буров кладёт вилку на край тарелки и поднимает на меня внимательный взгляд.

— А что он тебе рассказал? — хмурит брови.

— Кроме того, что ты уже слышал, больше ничего. Но ощущение… ммм… Вседозволенности. Вот что я уловила от него.

— Мы росли вместе, — Миша складывает руки на груди и откидывается на спинку стула, — Дружили, если можно так назвать наши обстоятельства.

— А какие у вас были обстоятельства? — я тоже откладываю вилку в сторону. Потому что от неожиданной серьёзности диалога мой аппетит пропадает.

— Поехали, я тебе кое-что покажу, — он решительно кивает сам себе и встаёт из-за стола, — Доедай, одевайся. Я подожду в машине.

Марья.

— Ты чего такая напряженная, Маш? — Буров накрывает мою руку, лежащию на коленях, своей и переплетает наши пальцы.

Я перестаю считать однотипные пятиэтажные хрущёвки в окне и поворачиваюсь к нему лицом.

— Ты меня пугаешь, — зябко веду плечами.

— Чем? — брови Миши взлетают, — Последние пятнадцать минут я мирно веду машину и любуюсь тобой. Пока ты даришь своё внимание советскому архитектурному однообразию…

— Не смешно! — я резко одергиваю его шутливый тон, — Вот именно! Ты ведёшь машину сам, мы без охраны и едем в какие-то трущобы.

— Об этом месте не знает больше никто, кроме меня, Зорина и ещё одного человека.

— Какого?

— На месте расскажу, — Миша тянет наши руки к своим губам и целует мои пальцы, — Только… ммм… Не принимай близко к сердцу.

— Хорошо…

Мы немного петляем по узким дворам с арками и останавливаемся возле желтого пятиэтажного дома старой постройки с обвалившейся штукатуркой.

Миша выходит из машины и помогает выйти мне. Я спрыгиваю с подножки внедорожника, и мои белые кроссовки моментально покрываются дорожной пылью. Здесь даже нет асфальта — вместо него лежат бетонные плиты.

— У меня такое чувство, — сглатывая, оглядываюсь по сторонам, — Будто я в своё детство приехала…

Вокруг нас заросший порослью двор, старые качели, бельевые штанги и ограничители детской площадки в виде цветных лебедей из покрышек…

— Примерно так и есть, — кивает Миша, — Пойдём… — он тянет меня за руку к дальнему подъезду.

Бабульки на лавочке смотрят на нас с удивлением и подозрением. Они, совершенно не стесняясь своего интереса, замолкают, вытягивают шеи и провожают нас глазами.