Они кивнули. Войну Агафоныч, можно сказать, перебедовал. Как конюх с большим стажем, на ту же должность и попал в кавалерийском полку. Попадал и под бомбежки, и под обстрелы, один раз был легко ранен, но с клинком наголо не скакал.

– А про немок?

– Вот про немок – нет, – оживился Батуала. – Ты и немок драл?

– А то! Причем, смело можно сказать, идейно драл. Это всякая шушера гражданских немок натягивала, а у нас было именно что идейно. Только мы в Германию вошли, нарыли в городишке кучу пленных. И были там три девки в непонятных мундирчиках, мы на фронте таких не видели. Немцы вообще были аккуратисты, у них всяких мундирчиков было больше, чем при Сталине у нас после войны. Чуть ли даже не для конюхов с продавцами. Ну, пришел старшина из батальонной разведки, мужик подкованный. Посмотрел и враз определил: это, говорит, женские вспомогательные части СС. Посмотрел у них документы, говорит: точно, немецкими буквами написано – СС. Ах вы ж, думаем, сучки… Как взялись мы их драть в сарае… Одна так кони и кинула, не выдержала трех аршин русских хренов. А две ничего, хоть и на четвереньках, своим ходом уползли…

Ну, вот тут не было ничего удивительного: Митя хорошо помнил, как в шестьдесят пятом, когда впервые торжественно отмечали День Победы, отец (тогда он еще с ними жил) пришел домой с двумя такими же, как сам: награды по всему пиджаку. Познакомился с ними там же, на стадионе, на празднике, на котором ездили по кругу грузовики с откинутыми бортами и на них актеры в форме Великой Отечественной замерли в «живых картинах», изображая разные военные сцены. А с вертолета разбрасывали красивые разноцветные листовки. (У Мити долго такая лежала в книгах, но потом где-то потерялась.) Ну, сели отмечать все втроем. Потом, когда они уже изрядно захорошели, отец его, вертевшегося вокруг стола, приобнял и сказал задушевно:

– Если прикинуть, у тебя, Митька, столько в Германии братишек и сестренок…

Двое незнакомых понимающе захохотали. Мать, из другой комнаты это слышавшая, пришла, заругалась и легонько вылепила отцу полотенцем. Смеялись все трое еще долго. Митька по детскому простодушию на другой день сунулся к матери:

– Мам, а откуда у меня в Германии братишки и сестренки? И почему они не с нами живут?

Заработал увесистый подзатыльник и строгий наказ никогда этого не повторять и речи не заводить. Понемногу и сам об этой загадке надолго забыл – ну, потом, повзрослевши, понял, что к чему…

– Красиво вам тогда жилось, Агафоныч, – сказал он искренне. – Поймал в степи комсомолочку, отодрал и пустил на все четыре стороны… Поди-ка нынче повтори ваш подвиг…

– Нынче ты б пустяками отделался, – серьезно сказал Агафоныч. – Ну, влепили б тебе по полной, всего-то семерик… Ну, конечно, и на зоне бы опидарасили, это как закон. Все равно не стенка. А нас за все хорошее, за любые грешки шлепнули бы на месте без никаких. Большая разница, Митька…

Митя сжевал половину котлеты (бабка делала знатные, с поджаристой корочкой, с чесноком), подумал и сказал:

– Агафоныч, тут ничего не скажешь: народная мудрость…