Пройдя «Чаячий остров», мы очутились в море, и порядочный ветерок с северо-востока, так называемый «баргузин», сразу дал себя знать. Появилась крутая волна, и башлык приказал убрать весла. Рыбаки подняли громадный квадратный парус, который тотчас же вздулся крутым барабаном и забрал ветер. Скрипнула прочная мачта, и высокая лодка, сильно раскачиваясь и немного кренясь, ходко понеслась вперед, прыгая на волнах. В версте от нас за нами выходила в море вся рыбачья флотилия. Все лодки шли кучей, напоминая стаю чаек. Их ослепительно белые паруса, освещенные косыми лучами солнца, четко выделялись на густой синеве волн.

Налетали рокочущие валы, холодными брызгами обдавая смуглых людей. Лодка высоко вздымалась кверху и стремительно скатывалась вниз, зарываясь носим в жуткий промежуток между волн.

Рыбаки перешучивались. Мне делалось весело и с непривычки немного жутко. — Ну как, еще не угорел? — улыбаясь, спросил меня башлык. — А то заваливайся спать: сном можно угар отшибить…

Я поблагодарил за совет. Тошноты я не чувствовал. Лишь немного кружилась голова.

Далеко в стороне показалась белая церковь. Казалось, что ее колокольня вылезала прямо из воды.

— Село Посольск, — пояснил башлык. — Эй, брось намерник! — крикнул он рыбаку.

Рыбак кинул вперед носа гирю с привязанной к ней бечевкой. Все следили за результатами.

— Сорок сажень, — проговорил рыбак.

— Мало!.. Придется еще малость пройти…

Солнце село, и дальние горы на западе вдруг сделались совсем близкими и темными, как чернила. Байкал потускнел, переливаясь тонами перламутра. Как часто менял он свой цвет в течение дня!..

Через полчаса снова бросили лот. Гиря не достала дна. Мы плыли над бездной[13]). Башлык тотчас же приказал убрать парус, и рыбаки приготовились закидывать сети.

Прежде всего бросили «маяк», то-есть по просту высокий буек, напоминавший метлу, прикрепленную к деревянной крестовине, плавающей на воде. В случае обрыва сети высокая метла издали могла указать ее местонахождение. От буйка начиналась сеть, которую два рыбака принялись сбрасывать в воду ловкими, привычными движениями. Покуда они занимались этим делом, другие то-и-дело поливали сложенную в лодке сеть водой из ковша. Башлык пояснил мне, что это необходимо, дабы сеть сделалась тяжелее, иначе в момент выбрасывания тонкую и легкую сеть будет ветром прижимать к борту лодки. Еще два рыбака и девка тихонько гребли, и лодка медленно подвигалась вперед.

Закидывание сети в 800 саженей заняло порядочно времени. С этой работой покончили, когда уже наступила темная ночь. Конец сети на длинной веревке привязали к корме, и башлык объявил, что вся работа закончена до утра. Девка развела костер на дне лодки, где была навалена земля. Укрепив таган, она зачерпнула в чайник чистой байкальской водицы и принялась кипятить чай. Рыбаки оделись теплее и собрались у костра. От света костра небо сделалось совсем черным. Черной стала и рокочущая под ними вода. Загорелые обветренные лица рыбаков, ярко освещенные красным пламенем, резко выделялись из окружающего мрака, и казалось, что лица людей светятся сами собой и излучают свет. Где-то далеко-далеко в беспроглядной темноте едва заметно мелькали красные огоньки — то на других сетевых лодках молодые девки кипятили чай своим рыбакам на середке Байкала. Притихший было ветер подул с новой силой; опять разгулялись могучие валы, и наша лодка, отдавшаяся на произвол баргузина, никем не управляемая, понеслась неведомо куда, волоча за собой тонкую сеть в две версты. Куда неслись мы, окутанные черным рокочущим мраком, — до этого никому не было дела. Мы пили горячий чай из плоских деревянных чашечек, скорее напоминавших пепельницы.