Наше прибытие вызвало оживление. Нас тотчас же окружила толпа. Панфил был здесь сбоим человеком. Русские и бурятские рыбаки, собравшиеся сюда из далеких селений, хорошо знали деда Панфила и, повидимому, любили его. То одна, то другая группа приглашала его к костру угоститься чаем и омулевой ухой. Отрекомендованный Панфилом как человек, приехавший из Москвы, я вызвал у рыбаков большой интерес. Через каких-нибудь десять минут я сидел, окруженный рыбаками, в своеобразной палатке из квадратного паруса. Меня угощали дивной ухой. Перед палаткой для меня пекли над костром свежего омуля, в которого была просунута палочка. Молодая девка в красной кофте ловко поворачивала на палке сырую рыбу, с которой беспрестанно капал растопленный жир. Когда рыба окончательно зарумянилась, я с наслаждением принялся за нее и должен был сознаться, что более вкусного блюда мне не приходилось есть.
Рыбаки смотрели на меня, как на какое-то чудо, — так невероятна была им мысль, что я мог приехать к ним из Москвы. Про этот город они слыхали много диковинного и теперь засыпали меня вопросами. Я в свою очередь расспрашивал рыбаков.
Оказалось, что я попал сюда во-время. Был конец промысла, и через два дня наступал запрет ловли омуля в море.
Из бесед с рыбаками я выяснил, что они разделены на самостоятельные артели. Каждая артель в 8 —10 человек имеет сетовую лодку, которая в большинстве случаев принадлежит башлыку, пользующемуся в артели двумя паями и являющемуся начальником артели, которая слушается его беспрекословно. Каждый пай определяется минимум в полсотни саженей сети и три рубля деньгами. Омуля ловят ночью на середке Байкала сетями до двух верст длины. Сети сделаны из тончайшей мережи светло-зеленого цвета. Благодаря необыкновенной прозрачности байкальской воды омуля можно ловить только такими сетями и притом только ночью. Днем он вовсе не попадается в сети.
Одна из русских рыбачьих артелей с большой охотой согласилась взять меня с собой на лов, при чем меня предупредили, что с непривычки я могу «угореть», так как на середке моря сильно качает. Наевшись и напившись из плоской деревянной чашечки плиточного чая, я завалился спать, дабы набраться бодрости к предстоящей ночи на Байкале.
Проснулся я в пятом часу дня. В лагере было оживление. Лодки готовились к выходу в море. Башлыки деловито распоряжались у своих лодок. Рыбаки ловко подбирали и укладывали длинные сети с привязанными к ним поплавками и грузилами. Укладывались и связывались паруса; девки таскали хворост на лодки. Работа шла привычно, без ругани, без суеты.
Наш башлык, крепкий рыбак, лет тридцати пяти, с строгим красивым загорелым лицом, указал мне место на высокой куче сложенной сети. Сам он встал на крытой корме у рулевых весел. Рыбаки разместились на высоких скамейках. Каждый из них, в том числе и молодая девка в красной кофте, взял по длинному тяжелому веслу.
Мы тихонько выбрались из узкой речки и вышли на веслах в мелкий заливчик. Такие заливы тут называют «сорами»; повидимому, это название происходит от множества водорослей, буквально засоряющих эти мелкие воды.