ЗА БАЙКАЛЬСКИМ ОМУЛЕМ

Рассказ В. Ветова　

(Окончание)

Ласково встретил нас древний Байкал, когда мы с Панфилом выбрались из узкой речной протоки «Игнатихи» на светлый простор великого озера. На западе в утренней дымке неопределенно вырисовывались прозрачные бледно-розовые горы. На севере чуть заметно серелась тонкая полоска плоского луга с высокими стогами сена, которые как будто торчали прямо из воды. На востоке, за близким болотистым берегом, поднималась холмистая гряда, поросшая древним черным лесом, и далеко за нею высились снежные вершины фиолетовых гор Хамар-Дабана. На юг Байкалу не было конца, и его чистые воды сливались с небесами. Трудно было сказать, где здесь кончалась вода и где начиналось небо. Здесь видна была только Бода, только небо — «славное море, священный Байкал!»

Радостно было вырваться сюда из тесных извилистых протоков мутной реки Селенги.

Утренняя прохлада бодрила. Вкусно пахло водой. Охватывала радость жизни. Я чувствовал, точно сделался сильнее. Хотелось улыбаться. Появился небывалый прилив бодрости и энергии. Я пересел на весла, и казалось немыслимым, чтобы я мог устать, — так прекрасен был тихий Байкал. Прекрасна была его студеная вода, такая чистая, прозрачная, не то сапфировая, не то изумрудная.

Летели большие стаи громадных, неуклюжих черных бакланов. В стороне быстрыми черными точками мелькали дикие утки, проносившиеся над самой водой.

— Эй, парень, наладь ружье… убей баклана, — приставал ко мне Панфил. — Баклан — чорт, за смерть его тебе сорок грехов простится. Баклан омулей жрет; он всем хищникам хищник… Гляди, верных варнаков на Селенгу за омулями понесло… Бей, бей их… что сомневаешься!

Панфил совал мне в руки централку. Тяжело налетела стая кривоносых, громадных черных птиц. Я стрельнул мелкой картечью. Один из хищников на мгновенье задержался на воздухе и, кувыркаясь, шлепнулся в воду.

— Спасибо тебе… Спасибо, парень! Вот это — доброе дело, — ликовал Панфил.

Мы вытащили из воды убитую птицу. Она была черная с зеленоватым отливом, с длинным загнутым желтым клювом. Громадная пасть баклана свободно могла поглотить полуторафунтового омуля. Панфил достал нож и распорол птице живот.

— Смотри! — проговорил он и неистово начал трясти убитую птицу.

Из вспоротого бакланьего брюха посыпались в лодку окуни. Они были цельные, несмятые и непереваренные. Я насчитал шестнадцать окунечков; некоторые из них были довольно крупные.

Часа два шли мы вдоль берега на веслах, поминутно вспугивая дичь.

— Исток… — проговорил Панфил, указывая рукой по направлению к берегу.

Мы проходили между двух плоских островков. Один из них казался белым от множества чаек, приютившихся на нем.

— «Чаячий остров», — назвал Панфил. — Тут всегда чайка держится, а другой остров — «Бабья Корга».

За островами на берегу виднелось раскинувшееся на холмике большое селение Исток. На лугу показались белые палатки и дым от костров. Я приналег на весла, и через полчаса наша двугребка входила в узкую, но глубокую речку Исток.

У обоих берегов стояло множество больших и высокобортных сетовых лодок. На берегу расположился лагерь рыбаков. Сушились паруса, сети; валялись омулевые боченки, так называемые лагуны. Над дымящимися кострами висели на таганах большие закопченные чайники.