Падре изучающе смотрел на человека, который вызвал его. Отвернувшись от фонтана, он повернулся к окну, очевидно глядя на протекавший далеко внизу Тибр. Его седые волосы были коротко подстрижены, показывая полоску загорелой шеи над воротником дорогой рубашки, мощную мускулатуру подчеркивал безукоризненно сидящий костюм. Даже сейчас его спина не была согнута под тяжестью тысячелетней жизни.

При приближении Леопольда он повернулся и поднял руку, выпуская маленького мотылька с яркими переливающимися крылышками. Мотылек, слетев с его ладони, сел на широкое стекло письменного стола, и Леопольду стало ясно, что этот мотылек не что иное, как маленькое автоматическое устройство, сделанное из бронзы, часовых шестеренок и проволочек толщиной с волос.

Леопольд отвел взгляд от мотылька, чтобы встретить подвижный как ртуть и оценивающий его взгляд. Чувствуя испуг, под тяжестью этого взгляда он рухнул на колени.

– Все сделано, – сказал Леопольд, касаясь креста, но сил ему это не прибавило. – Мы продвинулись вперед. Начинаются великие бедствия.

Он услышал приближающиеся шаги и весь съежился, но не осмелился сделать даже малого движения.

Пальцы, сильные и твердые как камни, коснулись его плеча, но коснулись мягко, нежно, любяще.

– Ты все сделал хорошо, сын мой. Книга открыта, и трубы войны затрубят. После тысячелетнего ожидания моя судьба совершит полный круг и вернется в исходную точку. Я ниспослал назареян[95] в этот мир – теперь это мой долг восстановить Его на троне, по праву принадлежащем Ему. Даже если это приведет к концу этого мира.

Трясущийся Леопольд с трудом вдохнул, сердце его ликовало. Палец приподнял его подбородок. Он посмотрел в глаза, смотревшие на него сверху; посмотрел на лицо в свете яркого солнца нового дня; это было лицо, на которое когда-то с любовью и привязанностью смотрел Христос.

Смотрел до того, как подвергнуть его вечному проклятию.

Превратить само его имя в слово, которым называют предателя.

Губы Леопольда молча произнесли это имя с низкопоклонством и обещанием верной службы.

Иуда.