Зейтин был прекрасным следопытом, он мог преследовать цель долгие часы, как степной волк, нисколько не уставая и не сбиваясь со следа, но его стихией была бескрайняя степь, ее колеблющиеся под свежим ветром травы, запах ковыля и полыни. Город он не любил, не понимал и побаивался его. Здесь он не полагался полностью на свое орлиное зрение, на свой острый слух и звериное чутье. Ему показалось, что темная фигура мелькнула в правой арке, и Зейтин, пригнувшись, бросился направо. Огибая гаражи, он увидел старого бомжа, который сидел на пустом ящике из-под пива и пил какую-то мутную дрянь из грязной бутылки. Зейтин сплюнул, обогнул бомжа и проскользнул в арку.

Второй двор был сквозным, он выходил на соседнюю улицу. Сын степей прибавил шагу, пересек темное пространство и вышел наружу.

Кавказец пропал. Зейтин вертел головой, но того и след простыл.

Зейтин длинно выругался на своем языке. Он добежал до угла, заглянул за него, но и там никого не было.

Впервые за многие годы Зейтин упустил добычу.

Как только узкоглазый человек, брезгливо поморщившись, пробежал мимо бомжа, тот поднялся, сбросил грязный плащ, рваную шерстяную шапочку и превратился в «мегрела Ахмета». Но на этом превращения не закончились. Ахмет отклеил полоску усов, снял черный парик и превратился в самого обычного мужчину лет тридцати пяти, с приятной, но не запоминающейся наружностью. Сложив в узел ненужные вещи, он забросил их в мусорный бак и быстрой походкой вернулся на Лиговский проспект. Там он подошел к синему «Фольксвагену».

Водитель открыл ему дверцу и осведомился:

— Ну что, Маркиз, все в порядке?

— Конечно, — кивнул Леня, устраиваясь на переднем сиденье, — только давай, Ухо, гони отсюда побыстрее, а то этот сын степей очень уж наблюдательный, как бы не сообразил, в чем дело, и не вернулся!

«Совсем я что-то забегался, — думал Леня на следующий день с утра, выруливая на Средний проспект Васильевского острова, — некогда отдохнуть, поесть спокойно, телевизор, наконец, поглядеть в обществе любимого кота! А все Лолка, растелепа этакая, втянула нас в историю…»

Впрочем, ворчал Леня про себя, и то только для виду. На самом деле ему было очень интересно узнать, чем же закончится вся эта история. Еще ему ужасно хотелось обдурить всех без исключения бандитов и жуликов и остаться победителем. Причем в желании этом не было ничего корыстного, поскольку, хоть Леня и знал уже, что в деле замешаны наркотики, а стало быть, и большие деньги, но не менее твердо он знал, что деньгами этими он ни за что не воспользуется, поскольку во всех делах исповедовал принцип: никогда не связываться ни с мокрыми делами, ни с наркотиками.

Сейчас он торопился побеседовать с зятем Серафимы Оглоуховой на предмет того, что этот зять делал дома в тот день, когда в соседней квартире убили Евгения Лисичкина. Какого черта он притащился домой в неурочное время, когда весь дом знает, что он никогда не приходит раньше шести? И самое главное: отчего его теща про это молчит, как брянский партизан? Несомненно, Черепков велел держать ей язык за зубами и не разевать варежку перед полицией. Стало быть, он знает что-то такое, что может пролить свет на запутанное дело. Но бабка ни за что не проговорится, ужас до чего продувная бестия!