Подойдя к старушкам, Леня услышал, как одна из них, с крупной бородавкой на носу, взволнованно проговорила:

— Говорю вам, ходит к ней один! В форме, морской офицер! Сколько раз я его видела! В одно и то же время всегда является, в шесть часов! И непременно с цветами! Как есть — полюбовник!

— Никитична, — возразила другая старушка, одетая в куртку с надписью «Адидас», которая была ей велика, — Никитична, ну ты пальцем в небо угодила! Это же муж ее! У нее муж — морской офицер, капитан какого-то ранга!

— Не может такого быть, чтобы муж! — надулась Никитична. — Говорю — полюбовник! У меня на это дело глаз наметанный!

— Да с чего же ты взяла, что полюбовник? Где это видано, чтобы полюбовники в шесть часов вечера приходили? Полюбовники — они днем шляются, покуда муж на работе… точно тебе говорю — это у нее муж!

— Ага, муж! — возразила Никитична и выдала самый неопровержимый аргумент. — Когда это ты видела, чтобы муж домой с цветами приходил?

«Адидасовская» старуха не нашлась, что возразить на такое серьезное соображение, но как раз в это мгновение Маркиз вежливо кашлянул, обращая на себя внимание сторон:

— Я извиняюсь, бабушки, можно вам задать вопрос?

Никитична, недовольная тем, что ей не дали насладиться победой в увлекательном споре, сердито проворчала:

— Какие мы тебе бабушки? Упаси бог от такого внука!

Однако крупная серьезная старуха, видимо, наиболее авторитетная личность в этом дворовом клубе, призвала Никитичну к порядку:

— Ты чего это на человека напустилась? Он к нам вежливо подошел, ничего худого не сказал, так и ты с ним вежливо поговорить должна. А то молодежь вечно ругаем, а сами тоже собачимся! Так что вы, молодой человек, спросить хотели?

— Я хотел спросить насчет двадцать четвертой квартиры…

Не успел он закончить свой вопрос, как та же Никитична, судя по всему, отличающаяся вздорным и нетерпеливым нравом, прервала его:

— А позволь спросить, отчего ты той квартирой интересуешься и по какому такому делу вообще заявился?

Маркиз, хорошо подготовившийся к сегодняшней экспедиции и ожидавший подобного вопроса, продемонстрировал пакет, завернутый в коричневую бумагу и скрепленный неразборчивой печатью, и охотно ответил:

— Служба срочной доставки. У меня для жильца из двадцать четвертой квартиры срочная посылка…

— Ой, милый, опоздала твоя посылка! — вступила в разговор «адидасовская» старуха. — Убили этого жильца!

— Как — убили? — переспросил Маркиз, изображая крайнюю степень удивления.

— Застрелили, милый, застрелили из пистолета! — таинственно, понизив голос, сообщила ему та же тетка.

— Да не слушай ты ее! — воскликнула Никитична. — Она ничего и не знает, а я тебе точно скажу. Ничего его не застрелили, а зарезали ножом. И зарезала его полюбовница…

— Всюду у тебя полюбовники да полюбовницы! — возмутилась бабка в «Адидасе». — Тьфу, слушать противно!

— А противно, так и не слушай, только и не перебивай, когда я правду говорю! А если не нравится, так можешь домой идти!

— Чего это ты меня гонишь? Ты эту скамейку не приватизировала, так нечего претензии предъявлять!

— Никаких я претензий не предъявляю, а только правду говорю! А что тебе мои слова не нравятся, так это я знаю, отчего. Это оттого, что к тебе самой Федор Ипатьевич ходит из сорок шестой квартиры! Для того ты и одеваешься по моде, как молодая!