– Не повезло вам с попутчиком, – проговорил Федор, не то вздыхая, не то просто стараясь остудить чай. – Вы все такие воспитанные, образованные, с полуслова понимаете, суждение у вас есть обо всем на свете… Дипломы, кабинеты, портфели… А тут вареная колбаса в авоське… Стыд и срам. То-то смеху у вас будет, когда расскажете своим приятелям про эту колбасу, то-то веселье начнется. Не остановишь. – Федор смотрел в стакан, словно опасаясь, что по глазам его поймут его обиду и оскорбленность. – Но кому-то и сволочью надо быть на земле, без них тоже нельзя, без сволочей жизнь остановится. Вот сел бы к вам четвертым кто-то с портфелем, а в портфеле важные бумаги… Другой разговор. Понимание, уважение, извините, пожалуйста, угощайтесь, ради бога, приятно познакомиться… А тут можно и колбасу ногой поддать. Ничего страшного, съест и тухлятину…

– Федя! – вскричал Костя и повернулся к Федору всем телом. – Ну, прости! Ну, не хотел! Не думал даже, что там твоя колбаса!

– Бывало, собаку вышвырнешь вечером во двор, утром проснешься, а там мороз пятнадцать-двадцать градусов… Идешь извиняться перед псом, похлебку ему суешь, за ушами чешешь… – Федор не поднимал глаз от стакана. – Я ведь правду говорю – вы и в самом деле в одном купе со сволочью оказались. И фельетоны были на меня, и товарищеский суд порицал, и соседи жаловались, и с работы меня гнали… Гнали, еще и как! Под зад коленом, можно сказать. Склочник я, кляузник, пакостник. Пишу, жалуюсь, сплетничаю… Но кому-то и эту работу надо выполнять, кому-то и собой жертвовать надо. Вот вы, – Федор поднял глаза и посмотрел на каждого, – вот вы не ссоритесь с начальством? Нет, не ссоритесь. Даже убедившись, что глупое оно у вас, что ворует, торгует квартирами, должностями, не брезгует подарками дорогими, не станете возмущаться, не подниметесь на трибуну, в суд не напишете. Потому что вы хорошие люди, у вас воспитание, положение вам не позволяет, много у вас отговорок. Запачкаться опасаетесь. Опять же ждете отпуск в августе, повышения, благодарности… Черт с ним, с Богоявленским, его и нет вовсе, этого Богоявленского-то… Я всю неделю по судам ходил, по редакциям, по министерствам… Ни с чем еду, ничего не добился. Даже гостинцев купить не успел, только вот колбасы детишкам недалеко от вокзала успел хапнуть. А ты пинаешь ее. – Федор посмотрел на Костю без обычного напора, беспомощно посмотрел.

– Ну, прости, Федя! – Костя сложил руки на груди.

– Пожалуйста. – Федор равнодушно пожал плечами.

– А я даже не заметила ничего. – Валерия Александровна обвела всех недоуменным взглядом. – Что произошло-то?

– Ладно, – сказал Олег Алексеевич. – Проехали.

Утром, когда уже рассвело, Федор сошел на какой-то маленькой станции. Лил дождь, покрытый лужами перрон пузырился от ударов капель, редкие встречающие жались под козырьками киосков, у багажного отделения, выглядывали из дверей низенького кирпичного здания вокзала. Федор тяжело спрыгнул со ступеньки, прошел вдоль вагона, махнул рукой своим попутчикам, приникшим к окну. Потом сунул руки в карманы, поднял куцый воротничок пиджака и, ссутулившись, прямо по лужам, направился к выходу с перрона.