– Какой же вопрос задал вам академик Богоявленский? – нетерпеливо спросил Олег Алексеевич.

– Как, говорит, ваш закон, уважаемый Федор Дмитриевич, учитывает растущие потребности общества? Вопрос пустяковый, но я не стал спорить с академиком. Сказал, что ему, Богоявленскому, виднее, как это учесть.

– А он?

– Пожал мне руку, вот эту самую, и, можно сказать, облобызал. И вытер глаза.

– Тоже смеялся до слез? – уточнил Костя.

Но Федор только успокаивающе поднял руку, дескать, не надо, такими уколами меня не проймешь.

– Послушайте, Федор! – отчего-то волнуясь, вскричал Олег Алексеевич. – Но ведь в вашем законе все очевидно! Его в детском саду поймут!

– Поймут, – кивнул Федор. – Как и любой другой приличный закон. Чем тяжелее гиря, тем сильнее ее к земле тянет. Очевидно? Чем красивее баба, тем больше вокруг нее мужиков пляшет. И наоборот. – Федор покосился в сторону Валерии Александровны. – Вашему Ньютону яблоко на башку свалилось, а вы уж выть от восторга! Надо же – яблоко вниз упало, а к облакам, надо же, не вознеслось! Ай-яй-яй! Какой мудрый! Одно слово – импортный!

– Ну, на Ньютона ты, Федя, напрасно бочку катишь, – заметил Костя. – Он ничего старик, не зря жизнь прожил.

– Бедные вы, бедные! – тяжело вздохнул Федор. – С вами уж и пошутить нельзя. Даже шутки вам нужны какие-то… колодочные. Чтоб по размеру были, по стандарту международному.

– Опасный ты человек, Федя, – озадаченно проговорил Костя. – Чует мое сердце – есть у тебя второе дно.

– И второе – не последнее, – усмехнулся Федор.

Постепенно стемнело, увлеченные разговором, они не догадывались включить свет и ехали в полумраке. Когда за дверью раздался перезвон стаканов и проводница, не говоря ни слова, вошла в купе, поставила на стол чай и молча вышла, Костя спрыгнул с верхней полки, надел шлепанцы, подтянул брюки, присел на нижнюю полку. Олег Алексеевич начал медленно сдирать обертку с сахара. Валерия Александровна, поставив на колени свою сумку, принялась копаться там, разыскивая что-то к чаю. За окном мелькали черные стволы деревьев, изредка в сумерках можно было различить фары стоявших у переездов машин, огоньки редких изб. Наткнувшись ногами на авоськи Федора и почему-то впав в легкое раздражение, Костя, не глядя, сдвинул их в сторону, сел ближе к столику. Федор наклонился, поправил свои узлы, поставил их на прежнее место.

– Там труба проходит, – пояснил он. – Отопление… Нагреется моя колбаса, протухнет.

– Ничего, прожаришь раз-другой – сойдет, – усмехнулся Олег Алексеевич.

– Говорят, что с запашком куда полезнее! – хохотнул Костя.

– Главное – привыкнуть, – улыбнулась одними лишь глазами Валерия Александровна. – Я слышала, что медведи нарочно прикалывают дичь на время, чтобы она слегка… м-м… взялась душком.

– Да? – переспросил Федор. – Ну ладно… кому-то и сволочью надо быть.

– Это ты о ком? – спросил Костя, напрягшись и побледнев.

– О себе, – просто и буднично ответил Федор. – Только о себе, только о себе. – Он взял стакан с серым чаем и, отодвинувшись от столика, начал прихлебывать прямо с рук.

– Ну, это уж вы напрасно себя такими словами, это уж вы слишком. – Валерия Александровна со значением посмотрела на Олега Алексеевича и Костю. – Право же, вы не заслужили столь суровой оценки.