Двадцать с лишним лет я был наемником. Умудрился послужить под знаменами всех — ну, или почти всех владетельных особ Швабсонии, пережил восемь войн. Чаще всего войны заканчивались ничем, потому что властители, осознав, что худой мир лучше доброй ссоры, приходили к какому-то компромиссу. Бывали у меня и победы. Точнее — победы были у суверена, но для наемника победа выгоднее, чем поражение, потому что к оплате добавляется процент с боевой добычи. Но врать не буду — приходилось бывать и в лагере побежденных. Однажды мы бежали, унося ноги. В другой раз степенно отходили, выставляя заслоны и огрызаясь арьергардными боями. По мне — драпать гораздо легче, чем отступать. Если бежишь, не думаешь ни о друзьях, оставленных умирать, ни о земле, доставшейся врагу. А когда отступаешь, чего только не лезет в голову, хоть в петлю лезь…

Из Шварцвальда мы отступали, начисто проиграв войну. Я так и не узнал — почему погиб старый рыцарь, куда пропал молодой Йорген. Догадок много, но ни одной убедительной.

Поляна, на которую мы так стремились и которую уже считали почти родной, встретила нас неласково. Хотя мы и заприметили огни костров, но поленились отправить разведку. Но, с другой стороны, что бы нам это дало?

И вот мы стоим перед строгими гномами, держащими нас на прицеле, а старый Томас, размахивая руками, разъясняет что-то степенному коротышу. Но наконец-таки гномы поняли, что мы не чудища, вылезшие из Черного леса, а люди, невесть зачем полезшие в Шварцвальд, и разошлись.

Томас хромал, опирался на самодельный костыль, был слегка бледен, но суетился, беспрерывно болтая, что вообще-то старику было несвойственно.

— Эх, господин Артаке, а я уже все глаза проглядел. Дни считал. А вчера днем — чуть от страха не помер!

— А что случилось? — устало поинтересовался я.

— Поначалу крысы через поляну бежали — будто их гнал кто. Вся поляна была чернущая! Я испугался — не сожрали б они меня, вместе с мерином, но Бог миловал. А потом тот обоз появился, призрачный.

— Призрачный обоз? — недоверчиво протянул я. — Днем?

— Вот-вот, — закивал старик. — Я сам этого обоза в жизни не видел, только по рассказу вашему, но все так, как вы говорили: лошади с телегами, купцы с охраной. Думаю, ну, все теперь. Если уж и поляны с крестами не побоялись, да еще днем — беда! А тут — глазам не поверил: появились они и падать начали. Сначала кони упали — вроде бы померли, а потом люди. Один так упал, другой этак. Я в бою-то бывал, видел, как мертвые падают. А потом и телеги стали разваливаться — колеса отлетали, бока выламывались, а потом и вовсе чудеса — вначале все в щепки, потом в труху превратилось. Смотрю, а люди, которые мертвые, прямо на глазах скелетами стали, а потом и вовсе исчезли.

— Томас, старина, а у тебя пожрать не осталось? — широко улыбнулся Зарко.

— Да как не осталось! — радостно воскликнул Томас. — Я же кулеш варил, как чувствовал, что вы вернетесь. Вон, на углях томится. Давай, дружище, садись!

От избытка чувств старик хлопнул цыгана по плечу и побежал снимать котелок.

— Что это с ним? — подозрительно посмотрел цыган на старого врага и покрутил пальцем у виска. — Он, случаем, не того…