Прежде чем совать в воду ведро, потыкал ручей мечом. Вроде все в порядке. И только тогда я зачерпнул воды. Осмелев, снял сапоги и попытался смыть с ног жжение. Кажется, стало гораздо лучше. Обувшись, почувствовал себя нормальным человеком и пошел обратно.

Чтобы Папуше стало легче, пришлось идти на ручей еще пару раз. И опять я перестраховывался, проверяя воду. Наконец-таки девушка вздохнула с облегчением и начала одеваться.

— Дура я набитая, — сказала цыганка.

— И я хорош, — самокритично сообщил я, снимая кирасу и стаскивая сапоги. Больше никуда не пойду, а буду спать!

— В общем-то оба хороши, — заключила цыганка. — Нашли место, где плоть тешить.

Это уж точно. Тешить плоть в Шварцвальде — это все равно что танцевать перед дюжиной вражеских лучников. Или хуже. Лучники, может, стрелять не станут, примут за сумасшедшего, а лес ошибок не прощает. Про себя я подумал, что будь жаба не с собаку, а с теленка, то мне бы с ней не справиться, но вслух об этом говорить не стал, чтобы не накликать беды.

Нам обоим стало смешно. Отсмеявшись, мы принялись целоваться, а когда остановились, то обнаружили, что снова лежим голенькими на куче скомканной одежды…

— У меня даже в юности такой прыти не было, — признался я, не узнавая свой голос — хриплый, словно с большого перепоя.

— Это лес давит, — усмехнулась Папуша. — Травы пахнут, ты ароматы вдыхаешь, начинаешь меня хотеть, а со мной силы теряешь. Хочешь, травы заварю? Попьешь, долго не всхочется.

— Не надо, — испугался я. — Заваришь чего-нибудь этакого, а мне мучайся. Надо просто нам осмотрительнее быть, вот и все.

— Осмотрительнее? — хмыкнула цыганка.

Застегнув все крючки, запахнув юбку, присела на корточки. Лицо вдруг стало строже. Неожиданно цыганка ударила кулаком о землю и длинно выругалась.

— Ты чего? — испугался я.

— Только сейчас поняла — не я сама тебя захотела, а вроде как заставило что… Ну, дура я, а не лекарка. Как же не разглядела — вокруг страстоцвет растет. Не думала, что он вымахать может.

Уткнувшись лбом в землю, Папуша глухо и прерывисто зарыдала, словно залаяла. От этих рыданий мне стало не по себе. Опустившись на колени рядом с девушкой, осторожно погладил ее по спине, но цыганка со злобой откинула мою руку и что-то снова пробормотала.

— Хватит! — прикрикнул я. — Ревешь, как старая баба!

Папуша не унималась. Тогда пришлось решиться на радикальное средство — вылить на голову девушки остатки воды. Подействовало! Цыганка перестала рыдать и начала приводить себя в порядок.

— Как же это так? — недоумевала девушка. Посмотрев на меня, спросила: — Вот скажи, гаджо, ты же меня хотел?

— Хотел, — честно признался я и добавил: — Очень тебя хотел.

— А почему первый не пришел?

— Испугался, что ты откажешь, — признался я. — Зачем тебе старый козел?

— У мужчин возраста не бывает, — махнула рукой цыганка. — Это мы, женщины, сегодня юны, а завтра старухи. Но тебя бы я и на самом деле не захотела. Но почему же ты смог удержаться, а я нет?

— Как это — смог удержаться? — не понял я.

— Так ведь не ты же ко мне пришел, а я. Значит…

— Какая разница, кто к кому пришел? — перебил я девушку. — Может, у тебя мужчины давно не было, вот и все.