Мы выводили из вонючих бараков людей, которые не могли самостоятельно передвигаться. Были и такие случаи, когда люди умирали прямо у нас на руках. Военврач пояснял, что возможно сердце не выдержало из-за импатии, так называемой «сердечной волны» или синдрома «разбитого сердца». Через какое-то время стали подъезжать машины с санитарами и забирать освобожденных военнопленных в госпитали и медсанбаты. В живых удалось спасти не более пятисот человек, хотя лагерь был рассчитан на десять тысячи узников. Позже, в госпиталях умерло еще около ста человек. Узники были настолько измождены голодом, что не только жидкая и дозированная пища не могла вернуть им жизненные силы, но и специальные физрастворы, вводимые им внутривенно, были бессильны.

Вместе с нашими следователями работали и американские журналисты. Снимал на камеру весь этот ужас молодой солдат по фамилии Фулер, впоследствии он станет известным режиссером, а его документальный фильм об освобождении военнопленных из концентрационного лагеря Stalag XIII, станет документальным доказательством о зверствах фашистов в лагерях для военнопленных, на Нюрнбергском процессе. Среди журналистов я заметил знакомое лицо. Ну конечно, ни одно серьезное событие не могло обойтись без Маккольма. Я направился в его сторону и окликнул по-русски,

– Мэг, дружище, забыл старых друзей, – шутливо проговорил я.

– Excuse me, – проговорил он по-английски.

– Маккольм, это же я, Вотька, опять не узнал меня, значит богатым буду, – со смехом сказал я.

– Володя, неужели это ты?, – широко раскрыв глаза, закричал Мэг от удивления.

Мы обнялись и стали тискать друг друга в объятьях.

Перебивая друг друга, мы задавали новые вопросы, не успевая отвечать на заданные ранее, задавали и отвечали. Немного успокоившись, перешли на нормальное ведение беседы, из которой я узнал, что Мэга направили сюда, как специалиста по Европе. Я, не вдаваясь в подробности, вкратце рассказал ему, что служу ординарцем. Хоть мы и были союзниками на тот момент, но все бойцы и командиры были предупреждены о соблюдении военной тайны. Может поэтому разговор особо не клеился. Но все равно нам обоим было приятно встретиться вновь. Напоследок, мы договорились о новой встрече, но на всякий случай, Маккольм дал мне свой Нью-Йоркский адрес, который я сохранил, а по привычке еще и запомнил.

Вот в таком состоянии, вызванных увиденным в лагере, и встречей старого знакомого, я возвращался в расположение медсанбата. Там продолжал лечение прокурор Никеенко. Маршрут проходил по дороге № 6, и в целом занимал чуть более двух часов. Проезжая через Крушовице, уже на окраине города, я увидел, как от одного из домов, бежит полураздетая девушка. Платье на ней было разорвана, волосы были растрепаны, и она не переставая просила о помощи,

– Hilf mir (помогите мне) – кричала она.

– Was ist passsier? (Что случилось?), – спросил я.

– Betrunkene Russin will mich vergewaltigen (пьяный русский хочет меня изнасиловать), – почти рыдая прокричала она.

– Hab kaine Angs (не бойся) – попытался я ее успокоить.

И в этот момент я увидел, как из дома выбегает мужчина, одетый только в сапоги и трусы. В руке он держал пистолет и размахивал им.